Адольф Мютцельбург - Властелин мира

И в самом деле, лорд стал бледнее обычного. Он невольно поднял глаза к небу. «Ты справедлив, Господи!» — говорил этот взгляд.

— Я знал вашего отца, — сказал он, — это был генерал де Морсер. Но продолжайте, прошу вас!

— Теперь нетрудно угадать историю моих страданий, — всхлипнула француженка. — Я была уничтожена, сражена. Я осталась одна в целом свете, без всякой поддержки. Я отдала хозяйке гостиницы все деньги и драгоценности, какие имела, и получила разрешение три месяца жить у нее. Затем попыталась разыскать своего брата, сына генерала де Морсера; я надеялась, он проникнется состраданием ко мне, придет на помощь. Но когда я навела более подробные справки, я горько разочаровалась. Жена и сын генерала приняли героическое решение не брать ничего из доставшегося им наследства. Они все продали и деньги раздали бедным. Потом госпожа де Морсер с сыном Альбером перебрались в Марсель, а с ними исчезла и моя последняя надежда.

Впрочем, нет, что я говорю, — не последняя! Уже в это время я познакомилась с человеком, с которым и вы встречались, милорд, человеком, который едва не застрелил вас, — я говорю о Вольфраме. Он жил со мной в одной гостинице, мы встретились за столом. Как он мне сказал, он немец и приехал в Париж изучать новейшие достижения и изобретения в области техники. Большого пристрастия к занятиям я за ним не замечала. Про таких говорят: легкомысленный субъект, но вы видели, в нем есть что-то привлекательное, несмотря на его резкость. Это «что-то» вскоре целиком покорило меня — ведь я никогда не встречала прежде молодых людей. Спустя месяц Вольфрам признался мне в любви, я ответила, что тоже неравнодушна к нему.

Между тем минуло три месяца. Как-то в порыве откровенности я поделилась с Вольфрамом своими опасениями о будущем. Он внимательно выслушал меня, потом спросил, умею ли я молчать. Я сказала, что умею. Тогда он признался, что не может вернуться в Германию, но не может и оставаться далее в Париже: повсюду он наделал долгов. У него нет денег даже на то, чтобы расплатиться с нашей хозяйкой. Ему, добавил он, не остается другого выхода, как уехать в Америку, и он будет счастлив, если я соглашусь отправиться с ним.

Я немного испугалась, но быстро овладела собой. Любовь побуждала меня видеть все в розовом свете. Он упрашивал меня, умолял, говорил, что в ближайшие дни вынужден будет бежать, и мысль о том, что я больше никогда его не увижу, показалась мне невыносимой. Я поклялась уехать вместе с ним в Америку. Ведь весь мир был мне враждебен. Париж был для меня ничем не лучше Америки. Только об одном я просила Вольфрама: пока в Америке нас не соединят узы брака, он должен обращаться со мной как с сестрой. Он согласился.

Мы бежали. В Гавре сели на пароход, который отплывал в Нью-Йорк. Вольфрам сдержал свое слово и обходился со мной как с сестрой. Не нравилось мне только, что на пароходе он много пил, играл в карты и болтал всякий вздор. Вскоре я постигла самую суть его характера. По натуре он добр, может быть, даже благороден, талантлив, образован; говорят, он весьма способный архитектор. Но, видимо, ему чего-то недостает — удовлетворенности, чистой совести. Что-то угнетает его, не давая искренне радоваться жизни. То ли это какая-то вина, то ли мысль о том, что он неудачник. Не знаю. Но иногда он делается ужасно мрачным и невыносимым. В такие минуты я боюсь его, у меня зарождаются сомнения, могу ли я обрести счастье с этим человеком.

Мы прибыли в Нью-Йорк. Там случай свел Вольфрама с доктором Уипки. Он был апостолом, посланцем мормонов. Казалось, он был счастлив, что встретил такого человека, как Вольфрам. Уипки сулил ему золотые горы, обещал постоянную доходную работу, если Вольфрам перейдет к мормонам. Что было известно Вольфраму о мормонах? Думаю, немного. Если что-то он о них и знал, то от меня скрывал. Мне эта секта была знакома только по названию. Уипки дал нам денег на дорогу. Мы отправились в Нову, тогдашнюю столицу мормонов.

Быстрый отъезд из Нью-Йорка, поспешность, которую проявил Вольфрам, стремясь добраться до Нову, помешали нам осуществить свое намерение — повенчаться еще в Нью-Йорке. Теперь я благодарна Всевышнему. Клянусь вам, милорд, все это время Вольфрам видел во мне только сестру, и я, хотя и не знала нравов света, сумела сохранить свою честь. Не думайте обо мне дурно, милорд, уверяю вас, мне не стыдно посмотреть в глаза любому!

Она простерла руку, как бы давая клятву, и с волнением взглянула на лорда.

— Я верю вам, — спокойно и твердо сказал тот. — Продолжайте ваш рассказ. Я уже предвижу конец.

— Моя судьба решилась, когда мы прибыли в город Нову в штате Иллинойс, — упавшим голосом продолжала француженка. — Мы застали колонию мормонов накануне распада. Из-за своей нетерпимости святые последнего дня успели перессориться с остальными жителями этого быстро растущего города. Дело дошло до открытой борьбы, в которой погиб Джозеф Смит, создатель и глава секты, а сам город был разрушен. Преемником Смита стал Бригем Янг. Он объездил всю страну вдоль и поперек в поисках нового пристанища для общины. По его совету было решено перебираться на Дальний Запад, в Юту, на Большое Соленое озеро. Несколько отрядов уже отправились туда. Мы должны были последовать за ними. Уипки организовал новый отряд, и нам с Вольфрамом предстояло к нему присоединиться.

Что за жизнь у этих мормонов! Мне не в чем их упрекнуть, я восхищаюсь их усердием, старательностью, их приверженностью этой странной вере; признаю, среди них немало сильных натур, толковых людей, но все, что я узнала об их семейной жизни, внушает мне только отвращение. У них царит многоженство, которое ввел Джозеф Смит будто бы под влиянием повеления свыше.

В это время Вольфрам просил меня стать его женой, пока отряд еще не отправился в путь. С дрожью ждала я этого предложения. Я спросила его, как же нам венчаться, ведь мормоны не признают католических священников и церковного освящения брака. Он посмотрел на меня с удивлением. «Мы скрепим наш брак по обычаям мормонов. Разве тебе этого мало?» «Нет! — ответила я ему, залившись слезами. — Единственное, что я принесла с собой из Старого Света, — это моя вера. Я никогда не позволю отнять ее у меня. И ты надеешься, Вольфрам, что я покорюсь обычаям этих людей? Не думаешь ли ты, что я когда-нибудь смирюсь, зная, что у моего мужа есть кто-то еще кроме меня. Нет, Вольфрам, я не стану твоей женой, если наш брак не благословит католический священник и ты не поклянешься, что, пока я жива, не будешь любить никого, кроме меня!»

«Но ты требуешь невозможного, Амелия! — засмеялся он в ответ. — Даже если бы я и обещал — а я охотно бы это сделал, — что проку? Мы среди мормонов и должны следовать принятым у них обычаям. Ведь меня могут заставить взять еще одну жену».