Михель Гавен - Балатонский гамбит

— Раисе ты сказал об этом?

— А зачем я ей докладывать буду, если она так с ребенком моим обошлась?

— Вот как вы разговариваете, только диву даешься, — Наталья покачала головой. — А она мне там, в тылу у немцев, когда отступали, говорит, убей меня, Наталья, все равно не дотяну, не любит меня Миша, и ребенок мой ему не нужен. Так, знаешь, каких дел можно натворить, шутка ли? Все вы так, а бабам — слезы. Ты меня послушай. Раисе и другим одна венгерская доктор помощь оказала и сказала, что дальше делать надо, чтоб выжили. Но ты знаешь, как у нас лечат и как слушают, если советы давать. Но надо побороться за это. Ты оставь Саблина за себя и с Раисой и Валерьянычем в госпиталь поезжай. И покарауль там, чтоб никто к ним даже не прикасался, пока я не приеду. А я заскочу к генералу Шумилову. Его поддержкой заручиться надо, а то сами мы без генеральской руки ничего не сделаем. Заткнут нам рот приказиком из Москвы, и будьте здоровы.

— Да я там всех перестреляю, пусть только тронут, — Косенко сжал кулаки. — А потом пусть сажают, если хотят.

— Ты, Миша, не горячись, — Наталья остановила его. — У нас сесть сам знаешь, быстро посадят, вот как выйти потом — проблема. Что ж, детишки твои не только без матери, но и без отца останутся. А теперь и еще один родится. Нет, все надо делать с выдержкой и с умом. Понял меня?

— Так точно, товарищ лейтенант.

— Тогда действуй.

— Слушаюсь, — Косенко обернулся. — Саблин!

— Тут!

— Остаешься за меня. Я — в госпиталь. Чтоб был порядок.

— Понял, сделаем.

— Увозят уже? — к Наталье подскочила Прохорова. — Я вот думаю, Наташка, — она поковыряла пальцем в зубах. — А хорошо, что эти страшные эсэсовцы нас не догнали, что мы от них ушли вовремя, а? А то бы… — она безнадежно махнула рукой.

— А то что? — Наталья посмотрела на нее с насмешкой. — Ты, Прохорова, жива-здорова? Нигде не болит у тебя? Вот и отдыхай. Не забивай себе голову.

— Прохорова, уйди, не вертись под ногами, — прикрикнул на нее Косенко. — Осторожно вы, — это уже относилось к санитарам, которые грузили Раису в фургон, — не трясите.

— Гляди, заботится, — хмыкнула Прохорова.

— А чего ж не позаботиться? Любит, — Наталья улыбнулась.

Прохорова только фыркнула недоверчиво.

— Ну, мы поехали, — крикнул Косенко из машины.

— Хорошо, — Наталья кивнула, — я скоро буду. Смотри там.

— Боец Прохорова? — к ним подошел высокий офицер. — Капитан Васильев, — представился он. — Временно исполняю обязанности командира роты вместо капитана Иванцова. Вы боец Прохорова? — он строго посмотрел на снайпершу.

— Так точно, — та даже присела от неожиданности.

— Снайпер?

— Так точно.

— А почему не на позиции? Что вы здесь торчите без дела?

— Я…

— Отставить разговоры, быстро на место. Вы, товарищ лейтенант, откуда? — он взглянул на Наталью.

— Из штаба генерала Шумилова, — ответила она спокойно. — Была прикомандирована к роте капитана Иванцова, сейчас отбываю по месту назначения.

— Вот и отбывайте, — распорядился капитан. — Нечего тут толкаться. Без вас народа хватает.

— Слушаюсь, — Наталья отдала честь. — С большим удовольствием.

Маренн молча смотрела вниз, на ускользающую под гусеницами БТРа дорогу. Сдернув перчатку, Йохан с нежностью прикоснулся пальцами к ее щеке.

— Не переживай.

— Мне страшно, — она прижалась щекой к его руке. — Мне страшно, что я отпустила ее. А если ее убьют, то мы никогда больше не увидимся.

— Ты просила ее не думать о плохом. Ее просила, а сама думаешь. Она настоящая фрейляйн, твоя вторая дочка, благородная девушка, которая не хочет, чтобы из-за нее страдали другие. Ее сестра, эти солдаты, которые были вместе с ней. Ее нельзя упрекнуть в этом.

— Я и не упрекаю ее. Я упрекаю себя. Я не нашла слов, чтобы убедить ее в обратном. Как она там с ними, совсем одна?

— Судя по тому, как она боролась за их жизнь, они ей не совсем чужие люди. Они ей друзья, а значит, она все-таки не одна. Я уверен, вы еще будете с ней вместе. Мы все будем вместе.

— Кстати, — она посмотрела на него, в глазах блестели слезы. — Я не поняла, с чего вдруг ты тоже собрался жить в Грюнвальде, да еще уверил в этом фрейляйн Натали. Она так и будет думать, что приедет в Берлин и в Грюнвальде обязательно встретит тебя.

— Ты против? — он посмотрел на нее внимательно, с нежной теплотой.

— Я не против, — она смутилась, — но…

— Тогда когда в следующий раз я приеду в Берлин, я сразу поеду к тебе. Так что не забудь оставить мне ключ от дома и заодно предупредить горничную и Джилл, чтобы они не испугались случайно.

— Наша горничная Агнесс всегда дома, когда нас нет, даже ночью, если я уехала, а Джилл на дежурстве. Так что ключ, собственно, и не нужен, — Маренн пожала плечами. — Я ничего не понимаю.

— Я расскажу тебе потом, — сказал на ухо.

— Когда приедешь в Грюнвальд?

— Думаю, еще сегодня.

БТРы въехали на окраину Дунапентеле. Когда машины остановились, Маренн спрыгнула на снег, взяла салоп и направилась в дом, чтобы отдать хозяйке. Венгерки она не увидела. Прошла в чулан, где лежала одежда, положила салоп на сундук. Дверь сзади скрипнула. Маренн обернулась. Йохан вошел вслед за ней, молча подошел сзади и обнял ее.

— Ты хочешь уехать так? Кто будет расплачиваться за унтершарфюрера?

Он сильно прижал ее бедра к себе. Она сразу почувствовала его силу и страсть и то, как все ее существо, словно вспыхнув, мгновенно откликнулось на его близость и ласку. Она поняла, что он имел в виду.

— Ах, да, те славянские женщины, которые то ли были, то ли их не было, так и не ясно. Нет, я не хочу уехать так, — она повернулась к нему и положила руки на плечи. — Я очень не хочу так уехать. Но времени нет, наверное, — добавила она неуверенно.

— Времени немного есть, — он наклонился, целуя ее.

— Я так благодарна тебе за Натали.

— Надеюсь, ты не хочешь уезжать не только потому, что благодарна.

— Нет, потому что я люблю тебя.

Она оперлась руками о сундук. Он осторожно подсадил ее. Сундук был низким и широким, с совершенно ровным, как у ящика верхом. Она сбросила шинель, расстегнула пуговицы на мундире, откинувшись назад. Он отошел и закрыл дверь на щеколду. Потом снова подошел к ней. Она смотрела в его лицо, словно погружаясь в окутавшую ее нежность. Он обнял ее, приподняв, приник поцелуем к ее расслабленным губам, расстегивая пуговицы на рубашке. Она уперлась ногами в край сундука, обхватив его шею. Он наклонил ее. На мгновение оторвавшись от ее губ, спросил негромко:

— На спину можно? Что скажет доктор? Не страшно?

— Можно, — она чуть заметно кивнула. — Все затянулось. Но даже если было бы нельзя, сейчас это не имеет значения.

Он целовал ее грудь, шею, плечи. Она словно провалилась в какую-то бездну, без времени, без ощущения реальности, все исчезло, все, что было, что происходило вокруг. Она отдалась ему с радостным, упоительным волнением. Потом, едва сдерживая дрожь, откинула голову, кусая губы, и когда страсть начала спадать, прижалась лбом к его плечу, лаская рукой коротко остриженные волосы на затылке. Он с нежностью целовал ее.