Александр Зеленский - Чекан для воеводы (сборник)

Карета с вооруженным конвоем тем временем прибыла к загородному дому Бестужева-Рюмина. Уже совсем стемнело, и кучеру пришлось высечь огонь и зажечь масляные светильники в фонарях, чтобы лучше видеть дорогу. Однако за воротами парка, во дворе длинного каменного строения о двух этажах с фонтанами и цветочными клумбами было столько света и царила такая праздничная суматоха, что настроение прибывших резко улучшилось.

Барона сразу по прибытии провели в кабинет канцлера, где и попросили немного подождать. Но ждать пришлось довольно долго, и Экзорцист от нечего делать принялся рассматривать парсуны — парадные портреты незнакомых ему царедворцев, в лицах которых он сразу обнаружил общие черты с самим Бестужевым-Рюминым.

— Эта парсуна писана с Петра Михайловича Бестужева — отца нашего доброго хозяина графа Алексея Петровича, — произнес чей-то глуховатый и чуть надтреснутый голос за спиной барона.

Экзорцист резко обернулся и стал удивленно разглядывать пожилого господина в старом офицерском мундире, принадлежавшем еще петровскому времени, и столь же старом черном парике, изрядно побитом молью. Казалось, что этот господин является только тенью, призраком, сошедшим со старинного портрета.

— Позвольте представиться: дворянин Павел Андреевич Арнаутов, отставной полковник, проживающий в своей вотчине — селе Порожки, что верстах в сорока отсюда.

— Барон Штальберг, — вежливо поклонился Экзорцист, добавив: — Простите, не слышал, как вы сюда вошли… Так вы говорите, что эта парсуна писана с отца нашего уважаемого канцлера?

— Совершенно верно, — подтвердил отставной полковник. — Я его хорошо знал. Еще в 1701 году Петр Первый разрешил Петру Михайловичу вместе с его ближайшими родичами писаться двойной фамилией, а именно Бестужевы-Рюмины. Вообще-то основателем этого славного дворянского рода считается Яков Гаврилович, получивший прозвище Рюма. Больше о нем ничего неизвестно. А сам Петр Михайлович с 1712 года состоял гофмейстером, а затем и обер-гофмейстером при вдовствующей герцогине Курляндской Анне Ивановне, будущей императрице, и фактически руководил всеми делами герцогства от имени России. Позже, в 1730 он стал нижегородским губернатором, но вскоре был отправлен в ссылку. И только в апреле 1742 года ее величество императрица Елизавета Петровна вернула его из небытия и именным указом возвела вместе с двумя сыновьями Михаилом и Алексеем в графское достоинство. Сам Петр Михайлович скончался три года назад. Достойный, доложу вам, был человек… А рядом висит портрет старшего брата нашего канцлера. Михаил Петрович получил образование за границей, как и сам Алексей Петрович. Сейчас он находится на важной дипломатической службе. Но, надо сказать, первый брак оказался для него неудачным. Он был женат на вдове графа Петра Ивановича Ягужинского — статс-даме графине Анне Гавриловне, дочери прошлого канцлера графа Головкина. Как вы знаете, Анна Гавриловна оказалась замешана в заговоре против нашей матушки-императрицы, была осуждена, бита кнутом и после урезания языка сослана в Сибирь… Что-то я разболтался… Это не к добру. Все, молчок. Как говорится, язык мой — враг мой…

В этот момент двери кабинета широко распахнулись, и в помещение шумно прошествовал канцлер Бестужев-Рюмин, обладавший весьма породистой внешностью: высоким лбом, буйным разлетом бровей, чуть искривленным вправо небольшим носом и широким тонкогубым ртом. Роста он был невысокого, движения имел быстрые, стремительные, походку — летящую.

— Ну что? Надеюсь, вы уже познакомились? — быстро спросил он. — Вот это славно! Вот это люблю! Значит, не будем тратить время на всякие там церемонии. Мы сегодня веселимся. Повод самый простой: я хочу отметить окончание строительства моего загородного домика. Собираюсь устроить торжества в духе знаменитых прежде «Петровских ассамблей». Так что, господа, будет много выпивки, всяческих закусок на любой вкус, важных лиц, прекрасных дам и, конечно же, музыки. Веселимся с размахом, но, как и при Петре, не забываем о делах.

— Как давно не бывал я на ассамблеях! — радостно произнес отставной полковник, потирая руки. — Совсем захандрил в своей глуши…

— Да, дорогой Павел Андреевич, я не зря вытащил вас из Порожков. Вам, как ближайшему сподвижнику высокочтимого генерал-фельдмаршала графа Головина, особые честь и хвала. Скажу только вам двоим: возможно, что эту нашу «ассамблею» посетит сама императрица, которая желает восстановить нашу жизнь такой, каковой была она при ее досточтимом батюшке… Но об этом молчок! Секрет! А теперь, уважаемый Павел Андреевич, извольте пройти в зал. Прошу! Там вы, наверняка, встретите старых знакомых — высоких вельмож, хорошо знавших нашего великого императора Петра, когда он сам себя «разжаловал» до чина «урядника» и величался «Петром Алексеевым» во время его славной поездки в Голландию.

Отставной полковник, чрезвычайно обрадованный, направился в зал, а Бестужев-Рюмин, повернувшись к Экзорцисту уже совсем другим, деловым тоном, произнес:

— Вам необходимо весь этот вечер находиться рядом с господином Арнаутовым. Это очень важно! Он много знает… И запомните: с сегодняшнего дня вы, оставив все свои дела, занимаетесь только одним делом — делом о наследстве фельдмаршала Головина. У нас с вами есть еще полчаса, и я смогу ввести вас в курс дела. А именно… — и канцлер сообщил Экзорцисту все, что тому следовало знать о семействе фельдмаршала, его сыновьях, о возможных наследниках и о своем самом жутком кошмаре — о человеке в черном плаще.

В самом конце этого скорее инструктажа, чем обычной беседы, за окнами кабинета, как всегда неожиданно, громыхнули орудийные залпы, и весь двор озарился всполохами салюта.

— Матушка-императрица въезжают, — произнес Бестужев-Рюмин и, оставив Экзорциста в одиночестве, помчался к парадной лестнице, где собрались уже все приглашенные, чтобы засвидетельствовать свое почтение Ее Величеству.

Весь вечер Экзорцист не отходил от отставного полковника Арнаутова, прислушиваясь к его глубокомысленным изречениям и все более проникаясь уважением к его острому уму и превосходной памяти. По большей части Экзорцист молчал, мотая на ус то, о чем говорили Павел Андреевич и окружающие его люди, только изредка вставляя некоторые замечания от себя, чтобы направить разговор в нужное ему русло.

— Хороша эта ассамблея, богата, — говорил Арнаутов соседу слева за столом — такому же убеленными сединами отставнику, как и он сам. — И все же не чета ассамблеям герра Питера. Помните вечер, организованный им прямо на верфях, в остове недостроенного фрегата? Да, большой был выдумщик!..