Михаил Голденков - Тропою волка

Какой-то татарин тут же подскочил к нему и хотел заколоть его своей острой хоругвью, но Богуслав, собрав силы, уклонился от удара и ухватился за копье рукой. Клик! Тонкое древко обломалось, наконечник остался в руке Слуцкого князя. Молодой адъютант Богуслава Суловский все это видел, он выхватил пистолет, тот не выстрелил, Суловский схватил второй и выстрелил-таки в ордынца почти в упор. Татарин вздрогнул, оскалился и рухнул. На Суловского тут же напрыгнули сразу двое и повалили его на землю. Татарский хорунжий набросил Богуславу на руки веревку и повел за собой его и Суловского. В плен попало до семи тысяч человек. Около трех тысяч брандербужцев и литвин погибло…

— Кто таков? — к Богуславу, сидящему на траве со связанными толстой веревкой руками, подошли два татарина и литвинский офицер в лисьей шапке с пером. Богуслав узнал литвина — это был новогрудский полковник Троян-Станислав Войнилович. Татары сразу поняли, что к ним в руки попал некто знатный, а тут и некий литвинский солдат опознал слуцкого князя и доложил полковнику Войниловичу. Войнилович с сорока всадниками прискакал в расположение крымчан, чтобы забрать Радзивилла. Рядом с Богуславом также со связанными руками сидел понурый Суловский.

— Ваше имя, пан? — повторил вопрос Войнилович.

Богуслав искоса посмотрел на полковника, в надежде, что тот не признал его «разукрашенную» кровью физиономию.

— Я Францыск Иванкович. Ротмистр, — соврал Богуслав. — Можно мне умыть лицо и перевязать голову? Я ранен. Мне дурно, пан.

«Боже, какой позор! Я в плену! — думал в отчаяньи слуцкий князь, невзирая на головокружение от контузии. — После Бастилии я дал себе слово попасть в руки к врагам только мертвым! И вот…»

— Да какой же вы ротмистр, пан Радзивилл! — усмехнулся Войнилович, глядя на залитое кровью лицо Богуслава. — Я вас прекрасно узнаю, даже в таком виде. Ну и птичка же попала в нашу клетку! А ну-ка к Гонсевскому его!

Татарин схватил веревку и дернул Богуслава к себе, давая понять, что пленник его. Но Войнилович сделал знак своим людям, те подошли и бесцеремонно оттолкнули татарина, затем потянули за веревку Богуслава, призывая его подняться на ноги. Радзивилл с трудом встал и чуть вновь не упал на землю — солдат опять с силой потянул веревку. Шатающегося из стороны в сторону слуцкого князя привели к смоленскому князю Винценту Гонсевскому.

— Ну, день добрый, пан Богуслав, — усмехнулся Гонсевский, стоя около своего коня в доспехах панцирного товарища, рядом с только что установленным шатром, — для вас, конечно, сегодняшний солнечный день не очень добрый, а вот для меня очень даже неплох. Вам нужен врач? Сейчас я пришлю лекаря. Эй! Лекаря сюда! — крикнул Гонсевский в сторону.

— Что вы намерены со мной делать, изменник Литвы? — гордо взглянул на полевого гетмана Богуслав, с трудом поднимая запекшиеся от крови веки. Взгляд при этом получился еще более надменный, чем даже хотелось самому слуцкому князю. Высокий чистый лоб Гонсевского покраснел, на нем выступили жилы.

— Это вы предатель, пан Богуслав! Вы воюете с врагами его королевского величества!

— Почему же! — усмехнулся Богуслав, шатаясь и едва стоя перед Гонсевским. — Я воюю с врагами моего королевского величества, — он особенно выделил слово «моего».

— Вас следует казнить! — багровел Гонсевский, сжимая кулаки. — Повесить как изменника родины.

— Ну, так казните. Мне трудно стоять, пан гетман. Трудно даже говорить. Лежать в земле или висеть будет намного легче.

Тут к ним приблизился Михал. Без шляпы, в белой рубахе, с развевающимися на летнем ветру светло-каштановыми волосами, в новых скрипучих ботфортах, в прекрасном расположении духа. Михал увидел, что Гонсевский разговаривает с каким-то пленным, и… обомлел. Пленным был его кузен!

— Богуслав?! — Михал подбежал к двоюродному брату. — Ты ранен? Пан Винцент! Велите его перевязать! Опять ты здесь, братко!

— Остыньте, полковник! — остановил Гонсевский несвижского князя. — Это не просто ваш кузен, а прежде всего изменник и военнопленный!

— Вот и ведите себя, пан Гонсевский, соответственно шляхетскому кодексу чести касательно военнопленных неприятельских командиров! — взорвался Михал. — В противном случае я буду на вас жаловаться королю!

У Гонсевского нервно задергалось веко. Он боялся прогневить Яна Казимира. Вступать в конфликт с Михалом смоленский князь также считал опасным для своей карьеры. Он хорошо знал, как близки Ян Казимир и Михал Казимир Радзивилл.

— Добре, — буркнул полевой гетман, — берите своего родственничка и делайте с ним, что хотите. Только учтите: он пленник крымчан, Супана Казы-аги, с ним и договаривайтесь. Ну, а по поводу лекаря я уже распорядился. Сейчас ему промоют рану.

— Дзякуй, Михал, — улыбнулся краешком рта Богуслав.

— Пошли, тебя умоют и перевяжут, — взял под руку Богуслава Михал, — выглядишь ты ужасно.

— Хорошо, что не видит Анна Мария.

— Что у тебя с Аннусей?

— Я люблю ее.

— А она тебя?

— Души не чает. Боюсь я за нее, Михал. Вначале отец. Сейчас вот я. Ну прямо mało ominę. [18] Злая ворожба (лат.) А девушке нет еще и шестнадцати!

— Заткнись, никакой ворожбы нет. Просто ты не с теми связался. Никто тебя здесь не тронет, — сердце Михала сжалось. Он впервые видел Богуслава таким раздавленным и сломленным, но думающим при этом об Аннусе.

— А ведь я так и думал! — вздохнул Михал.

— Что думал?

— То, что у вас каханне!

Богуслав не ответил. Он единственный из всего окружения своей воспитанницы Анны Марии Радзивилл сомневался в искренних ответных чувствах своей подопечной. Любил ее и не верил, что и любовь юной девушки к нему так же сильна. Хотя все знали, что дочь Великого гетмана влюблена в Богуслава по уши. Девушка пыталась скрыть свою греховную страсть к двоюродному брату отца, но это у нее не получалось. Они постоянно переписывались, посылая друг другу нежные послания. На трогательные письма Аннуси Богуслав порой отвечал с нескрываемой ревностью, умолял быть осторожной со всякого рода извращенцами типа Михала Паца. Также Богуслав неизменно просил Аннусю уничтожать его письма сразу после прочтения.

Ну а в последнее время тетушка Анны Марии Катажина Глебович как-то уж чересчур настойчиво принялась подыскивать для «сиротки Аннуси» женихов. Это просто выводило из себя Богуслава.

— Говорят, ты вывез тело Януша из Тикотина? — слабым голосом спросил Богуслав, опираясь на плечо кузена.

— Так, вывез. Мог бы это сделать и ты! Ты ведь был там раньше меня.

— Но я не успел и не мог. У меня под носом был Сапега. Но все равно, дзякуй тебе великий.

— Дзякуй, — недовольно передразнил кузена Михал, — вечно все на меня сваливаете. Почему-то я один должен думать о вещах, на которые всем Радзивиллам наплевать! Забрать Януша из крепости была в первую очередь твоя обязанность. Ну да ладно. Где сейчас Аннуся?