Сабина Мартин - Маска

Мелисанда осмотрела улицы, пока они шли к Шелькопфской башне. Она была довольна работой своих подручных: им приходилось не только вычищать отхожие места, но и отмывать улицы. Городской совет уже давно принял закон, по которому горожанам не позволялось держать коров и свиней в пределах Эсслингена, кроме пригорода Плинзау и альменды [22] Альменда — земельные угодья, находящиеся в общинном пользовании. ( Примеч. пер .) за Верхними воротами.

Вначале горожане были недовольны, но потом оказалось, что колеса их телег уже не вязнут в испражнениях животных, а женщины могут покрасоваться в лучших туфлях, не надевая неудобные деревянные платформы [23] В Средневековье к обуви часто крепили деревянные платформы, защищавшие от грязи. , и недовольство быстро угасло.

Сейчас некоторые даже ворчали, что в переулках не всегда чисто. К сожалению, избежать этого было нельзя — большинство горожан выливали содержимое ночных горшков прямо на улицу, а дворники просто не поспевали за всеми.

Стражник провел Мелисанду к Шелькопфской башне и пропустил вперед. Открыв дубовую дверь тюрьмы, они спустились по лестнице в пыточную.

Кроме обвиняемой, здесь были только Конрад Земпах и писарь. Женщина сидела на железном стуле, опустив голову на грудь, так что казалось, будто она спала. Но Мелисанда чувствовала ее страх, видела, как дрожат ее плечи.

— Женщина! — рявкнул Земпах. — Подними голову и поздоровайся с нашим пыточных дел мастером.

Обвиняемая подчинилась и, пытаясь выполнить приказ члена совета, немного приподняла голову. Правда, с Мельхиором она так и не поздоровалась. Один глаз у нее заплыл, из ранки над бровью сочилась кровь. Ударили ее недавно. Платье топорщилось от грязи и заскорузлой крови. Женщина переводила взгляд с Земпаха на Мельхиора.

— Она убила своего ребенка! — Земпах указал на окровавленный сверток на столе.

Мелисанда осторожно развернула его и едва сдержала крик. Девушка оперлась одной ладонью на столешницу: от ужаса у нее подогнулись ноги. Она увидела перепачканное кровью тельце, крошечные руки и ноги, синее лицо, свисающую с живота пуповину.

— Она детоубийца! Задушила своего ребенка, свою плоть и кровь! — кричал Земпах, едва не захлебываясь. — Не щади ее!

В Мелисанде поднялась волна горячей злости, нежданная, точно весенняя гроза, и столь же пугающая. Она посмотрела на обвиняемую.

Должно быть, сам дьявол вселился в эту бабу. Она убила беззащитное невинное создание — как де Брюс убил ее братика. Как де Брюс.

Она положила щипцы на жаровню и, подождав, пока они накалятся, сунула их убийце под нос.

Женщина вскрикнула, ее глаза расширились от ужаса, но она не заговорила. Напротив, она попыталась порвать путы и вскочить со стула. Поняв, что ее попытки тщетны, женщина обмякла. Но это не означало, что она готова сознаться в преступлении. Напротив. Мелисанда подозревала, что выбить из нее признание будет нелегко.

«Женщины вообще легче переносят боль, чем мужчины, — подумалось ей. — Они даже могут умереть, когда рана не настолько уж серьезна. Точно звери, которые знают, что умрут, и хотят сделать это поскорее, чтобы не мучиться».

Но Мелисанда этого не позволит. Эту убийцу нужно приговорить и казнить. Если она умрет под пытками, Мелисанде придется оправдываться перед городским советом. Значит, нужно укротить свою ярость и действовать осторожно. Как учил ее Раймунд.

— Сознавайся, дрянь, и мы даруем тебе быструю смерть! — надсаживаясь, крикнул Земпах. Прозвучало это не очень убедительно, и советник решил использовать другой аргумент: — Наш немой палач — настоящий мастер своего дела, поверь мне.

Женщина молчала.

Земпах скрестил руки на груди.

— Хорошо, — сказал он. — У меня есть время. — Советник повернулся к Мелисанде. — И все полномочия городского совета. У остальных нет времени на эту проклятую бабенку. Когда я скажу им, что обвиняемая готова признать свою вину, сюда придут остальные судьи.

Кивнув, Мелисанда написала грифелем на дощечке: «Я ничем не ограничен?»

Земпах удивленно вскинул брови.

— А есть что-то еще, о чем я не знаю? — Он смачно причмокнул губами.

Женщину била крупная дрожь. Опустив голову, она разрыдалась.

Мелисанда с отвращением сглотнула. Ей не было жаль детоубийцу. Эта тварь заслуживала справедливую кару. Но предвкушение, испытываемое Земпахом от кровавого допроса, вызывало у нее омерзение.

Она вытерла табличку и написала: «1. Раскаленные клещи. 2. Жом для пальцев. 3. Крысиный шлем».

— Крысиный шлем? Звучит интересно. — Земпах потер ладони, точно перед аппетитным обедом.

Мелисанда нарисовала шлем, покрывавший всю голову. В шлеме кишели крысы.

Лицо Земпаха исказилось в злобной ухмылке.

— Не хотел бы я попасть тебе в лапы, Мельхиор. Ну да ладно. Так и поступим. Как только она заговорит, остановишься.

Мелисанда послушно склонила голову, хотя, признаться, она не преминула бы надеть такой шлем и Земпаху. Просто, чтобы посмотреть, как советник будет держаться. По крайней мере, когда речь шла о защите города, он особо не геройствовал. Откупался, чтобы не идти воевать, и платил больше, чем от него ожидали.

Она снова положила щипцы на жаровню, закатила обвиняемой рукав и провела кончиками пальцев по голой коже. Затем Мелисанда повернулась к Земпаху и сделала жест, который означал: «Как ее зовут?»

— Агнесса, — равнодушно ответил советник.

Взяв щипцы с жаровни, Мелисанда сжала ими кожу на предплечье женщины. Агнесса дернулась, но даже крик не сорвался с ее губ, она только тяжело задышала.

Мелисанда отняла щипцы, и по пыточной разлился запах жженой плоти. Почему Агнесса не кричит? С таким Мелисанда еще не сталкивалась. Обычно все начинали кричать — пускай боль и отступала довольно быстро, она была невыносимой.

Мелисанда всмотрелась в лицо женщины: страх исчез, осталось только равнодушие. Это плохо. Равнодушие — первый шаг к смерти. Похоже, Агнесса уже была на пути к вратам преисподней.

Мелисанда отложила щипцы и попросила Земпаха сделать перерыв: она опасалась, что женщина может умереть. Советник понимал, что с Мельхиором в таких вопросах лучше не спорить, и согласился.

— Останешься здесь. Мы с писарем вернемся через час.

Мелисанда подождала, пока оба мужчины выйдут. Вскоре в подвале воцарилась тишина. Тогда она наполнила кружку водой и поднесла ко рту Агнессы. Но обвиняемая упрямо сжала губы. Тихо вздохнув, Мелисанда взяла «грушу» и открыла Агнессе рот. Когда палач начал лить в горло подсудимой воду, той ничего не оставалось, как глотать.

Однако сопротивление разожгло в ней ярость, глаза злобно сверкнули.

Мелисанда удовлетворенно хмыкнула. Что ж, злость позволит Агнессе выжить. Злясь, человек не мог умереть от боли.