Генри Райдер Хаггард - Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2

Свет проходил в зал через узкие отверстия наверху, в виде замковых бойниц, но без стекол, которые, очевидно, были неизвестны здесь.

У нас не было времени, чтобы хорошенько рассмотреть зал, потому что при входе в него мы заметили большое количество людей, собравшихся перед тронами, оставшимися незанятыми. Знатнейшие из присутствовавших людей сидели на резных деревянных креслах, поставленных справа и слева около тронов, и были одеты в белые туники, богато расшитые, с разноцветной каймой, и держали в руках отделанные золотом мечи. Судя по достоинству их осанки, это были весьма высокопоставленные особы. Позади каждого из них стояла кучка слуг и приверженцев.

Налево от тронов сидела маленькая группа людей — шесть человек, которые заметно отличались от других; на них была одета длинная белая одежда с изображением солнца, перевязанная у пояса чем-то вроде золотой цепи, от которой свисали вниз длинные золотые дощечки эллиптической формы, сделанные в виде рыбьей чешуи, так что при каждом движении знатных особ они звенели и блестели. Все эти люди находились в почтенном возрасте, имели суровый вид и длинные бороды.

Один из них в особенности производил странное впечатление. Он был очень стар, — около восьмидесяти лет, — чрезвычайно высок, с белоснежной бородой, которая свисала до пояса. Черты лица его были строги и суровы, серые глаза смотрели холодным, пронизывающим взглядом. Головы других были непокрыты, а у высокого старика на голове была надета вышитая золотом шапочка, указывающая, что обладатель ее — персона особой важности. Позднее мы узнали, что это был Эгон, великий жрец страны. Когда мы подошли ближе, все эти люди, включая жрецов, встали и весьма учтиво поклонились нам, прикладывая два пальца к губам, в знак приветствия. Из-за колонн вышли слуги и принесли кресла, на которые мы втроем сели, лицом к тронам, а Умслопогас и Альфонс встали позади нас. Едва мы успели сесть, как справа и слева раздались звуки труб. Затем вошел человек, встал против трона с правой стороны и провозгласил что-то громким голосом, причем повторил три раза слово «Нилепта». Другой человек прокричал что-то перед левым троном, повторив три раза слово «Зорайя».

С каждой стороны появились вооруженные люди, встали по обеим сторонам тронов и опустили вниз копья, зазвенев ими по мраморному полу. Снова звуки труб, и с разных сторон появились обе королевы, сопровождаемые шестью дамами.

Все присутствовавшие в зале замерли, приветствуя их.

Я видал на своем веку красивых женщин и более не прихожу в восторг от прекрасного лица, но красота сестер-королев превосходит всякое описание! Обе были молоды — около двадцати пяти лет; обе высоки и изящно сложены. Но на этом сходство их кончалось. Нилепта была женщина ослепительной красоты, ее правая рука и часть груди, согласно обычаю, были обнажены и сияли белизной из-под складок белой, расшитой золотом тоги, или кеф. Ее лицо было так прекрасно, что, раз увидев его, трудно было забыть. Волосы золотистого цвета, собранные короткими локонами вокруг головы, осеняли чистый, прекрасный, как слоновая кость, лоб, глубокие, искристые серые глаза сияли нежностью и царственным величием. Рот был удивительно нежно очерчен. Все ее лицо поражало прелестью и красотой очертаний, вместе с легким оттенком юмора, приютившимся в уголках губ, подобно серебристой капле росы на розовом бутоне. На ней не было никаких драгоценностей, кроме золотых обручей на шее, руке и колене, изготовленных в виде змеек. Ее тога была сделана из снежно-белого полотна, богато расшита и украшена эмблемой солнца.

Другая сестра, Зорайя, представляла несколько иной, мрачный характер красоты. Волосы Зорайи, волнистые, как у Нилепты, были иссиня-черного цвета и падали локонами на плечи. Цвет лица оливковый; большие темные глаза, мрачные и блестящие, я сказал бы, жесткие губы! Это лицо, спокойное и холодное, говорило о затаенной страстности и заставило меня подумать о том, как будет это спокойствие нарушено и страсть вырвется наружу. Я смотрел на лицо Зорайи, и мне припомнились спокойные и глубокие воды моря, которое я ясные дни ничем не проявляет своей могучей силы, и только в сонном рокоте его слышится затаенный дух бури! Фигура Зорайи была прекрасна по своим линиям и очертаниям, хотя несколько полнее, чем у Нилепты. Одета она была совершенно одинаково с сестрой.

Когда прекрасные королевы спокойно уселись на своих тронах при глубоком молчании всего двора, я подумал, что обе сестры в точности воплощают в себе мое понятие о царственности. Эта царственность сказывалась в их формах, грации, достоинстве, даже в варварской пышности окружающей обстановки. Быть может, они вовсе не нуждались в воинах и золоте, чтобы утвердить свою власть, чтобы подчинить своей воле упрямых людей! Достаточно было одного взгляда блестящих глаз, одной улыбки прекрасных уст, чтобы заставить подданных идти на смерть ради них!

Но королевы были прежде всего женщинами и потому не чуждались любопытства. Проходя к своим тронам, они бросили быстрый взгляд на нас. Я видел, как их глаза скользнули по мне, не найдя ничего интересного в незначительном седом старике. С явным удивлением перевели они свой взор на мрачную фигуру старого Умслопогаса, который поднял свой топор в знак приветствия, потом пристально вгляделись в Гуда, привлеченные блеском его мундира, и, наконец, остановили свой взор на лице сэра Генри. Солнечные лучи играли на его светлых волосах и бороде, выставляя в выгодном свете красивые линии его массивной фигуры. Он поднял глаза и встретил взгляд прекрасной Нилепты. Я не знаю, почему, но кровь прилила к нежной коже королевы, ее прекрасное лицо вспыхнуло, покраснели даже прекрасная грудь, рука и лебединая шея. Щеки зарделись, как лепестки розы. Потом она успокоилась и снова побледнела. Я взглянул на сэра Генри, он покраснел до самых глаз. «Честное слово, — подумал я, — на сцене появились дамы — следовательно, прощай мир и спокойствие!»

Я вздохнул и покачал головой, потому что знал, что красота женщины подобна красоте молнии и несет за собой разрушение и отчаяние! Пока я размышлял, обе королевы сидели на тронах. Еще раз зазвучали трубы. Придворные сели на свои места. Королева Зорайя указала на нас.

Из толпы вышел наш проводник, держа за руку девушку, которую мы спасли из воды. Поклонившись, он обратился к королевам — очевидно, рассказывая им о нас. Забавно было видеть выражение удивления и страха на их лицах, пока они слушали рассказ. Ясно было, что они не могут понять, каким образом мы очутились на озере, и готовы приписать наше появление сверхъестественной силе. Рассказ продолжался, и я заключил по частым обращениям рассказчика к девушке, что он говорил о бегемотах, которых мы застрелили; затем мы подумали, что он врет что-нибудь относительно бегемотов, потому что его рассказ часто прерывался негодующими восклицаниями жрецов и придворных, в то время как королевы слушали с изумлением, особенно когда рассказчик указал на наши винтовки как на орудия разрушения и смерти. Я должен пояснить теперь, что обитатели Страны Зу-венди были солнцепоклонниками и бегемот считался у них священным животным. В определенное время года они убивают бегемотов тысячами — бегемоты нарочно оберегаются для этого в озере страны, так как их кожа идет на солдатскую амуницию, но это нисколько не мешает туземцам считать бегемота священным животным [64] [64] Вероятно, м-р Квотермейн не знал, что у народа, обоготворяющего животных, существует обычай ежегодно приносить его в жертву богам. Смотри Геродота, 42. — Примеч. автора. .