Адольф Мютцельбург - Невеста с миллионами

— Он по-прежнему стоит между нами! — прошептал Ральф, закончив читать письмо. — Увидим, сможет ли жар страсти растопить этот лед. Скорее бы нам оказаться вдвоем где-нибудь в глуши или в открытом море!

Своих визитов к Бюхтингам он не прекращал. Все делали вид, будто ничего не произошло, только Элиза никогда не оставалась с Ральфом наедине.

Между тем Альфонсо и Жанетта уже считались женихом и невестой. На следующий же день после праздника молодой человек написал своим родителям, прося их согласия на брак. Вряд ли можно было встретить более странную, но в то же время и более привлекательную молодую пару, нежели эта. Жанетта, несмотря на счастье и блаженство, излучаемое ее глазами, и на то, что творилось в ее сердце, о чем лучше всех была осведомлена Элиза, казалась прямо-таки несчастной. Можно было подумать, что дон Альфонсо для нее настоящий злодей, похититель, не только укравший ее собственное сердце, но и вознамерившийся разлучить ее с Элизой, что представлялось ей во всяком случае самым большим его прегрешением. Подчас ее горе было столь велико, что Альфонсо буквально приходил в отчаяние и готов был упрекать себя за то, что своим появлением разбил дружбу девушек. Никто не любил искреннее Жанетты — она едва могла переносить отсутствие любимого, пусть даже его не было каких-то полчаса, и постоянно дрожала за него, — и тем не менее ни одна любящая женщина не давала яснее понять возлюбленному, что своей любовью оказывает ему милость вопреки собственному желанию, чем это делала Жанетта по отношению к Альфонсо. Порой на этой почве разыгрывались уморительные сцены. Иногда достаточно было появиться Элизе, чтобы глаза Жанетты, державшей за руку Альфонсо, наполнялись слезами; пять минут спустя, когда Элиза, всегда умевшая подобрать нужное слово, делала замечание по поводу унылого вида молодого человека, вся троица опять заливалась смехом. Жанетта была права, убеждая Альфонсо набраться терпения: ее теперешняя жизнь с Элизой, объясняла она ему, не что иное, как затянувшееся надолго расставание, и только бездушный тиран способен запретить ей давать волю своим переживаниям. Короче говоря, если бы кто-то, не посвященный в их отношения, стал свидетелем этой и подобной ей сцен, он не мог бы не поверить, что Альфонсо величайший возмутитель спокойствия в этом семействе и ему лучше всего как можно скорее покинуть этот дом.

Когда такие сцены происходили в присутствии Ральфа, тому приходилось сдерживаться, чтобы не показать своего пренебрежительного отношения. Ему было понятно, что можно соблазнить Жанетту, но жениться на цветной — фу! Он старался не демонстрировать Альфонсо, как мало его уважает. Он вообще недооценивал тихого, скромного молодого человека, который, впрочем, держался от него подальше, поскольку ему стало трудно преодолевать отвращение при виде вероломного убийцы.

Когда срок, в течение которого Ральф, как он уверил леди Джорджиану, отсутствовал в Нью-Йорке, истек, он написал ей, что вернулся, но с головой ушел в упорядочение своих воинских дел и в поиски священника. Он опасался встречаться с возлюбленной и охотнее всего вообще раз и навсегда уклонился бы от свидания с нею.

Теперь он почти ежедневно виделся с Бутом. Даже в газеты, издававшиеся на Севере, просочился слух о предстоящих волнениях, и повсюду царило мрачное настроение, невзирая на сводки о военных успехах, поступающие с Юга и Запада. Телеграф сообщил, что Виксберг — последний мощный опорный пункт мятежников на Миссисипи — пал. К тому же генералу Ли, командующему войсками южан, не удалось разгромить армию Союза и осуществить дерзкую атаку на Вашингтон. Несколько дней подряд противники вели ожесточенные бои под Геттисбергом. В конце концов Ли был вынужден отступить. Перевес оказался на стороне Севера. Ни для кого не было секретом, что Югу не удастся создать еще одну большую армию и все его ресурсы исчерпаны. Сопротивление южан могло еще, пожалуй, продолжаться некоторое время, могло еще обернуться немалыми жертвами с обеих сторон, но победа Севера стала очевидной.

Тем не менее в Нью-Йорке, как уже упоминалось, настроение было подавленное. Приближался день новой мобилизации в армию, и приходилось опасаться всеобщих волнений. Хотя подавляющее большинство граждан с удивительной самоотверженностью покидало свой дом, хозяйство и семью, чтобы пожертвовать жизнью за дело сохранения Союза, в крупных городах оставалось немало всякого сброда, который не желал подчиняться законам. Тайные сторонники Юга подстрекали эту чернь и подкупали ее. Да и сам закон о призыве в армию не пользовался в народе популярностью, ибо допускал выкуп, то есть позволял богатым уклоняться от выполнения гражданского долга по защите отечества, посылая вместо себя на смерть бедняков. Это еще больше разжигало всеобщую озлобленность. То тут, то там раздавались призывы к заключению мира, президента открыто обвиняли в бессмысленном затягивании военных действий. Нью-йоркские бродяги уже давно сгорали от желания вновь вернуться к разнузданным выходкам и всяческим бесчинствам, которые в последнее время энергично пресекались властями. Участились случаи оскорбления негров прямо на улицах, умножились нападки на тех, кто высказывался за окончательное подавление Юга. Толпы ирландцев с криками и песнями шатались по городу, чернь подняла голову, предвкушая беспорядки и грабежи. Когда мистер Бюхтинг или мистер Эверетт говорили об этом с Ральфом, тот в ответ со смехом заявлял, что бунтовщиков перебьют картечью. И в то же время ему, как никому другому, было известно, что готовится всеобщая резня и разграбление.

Тринадцатого июля пополудни Ральф получил письмо от леди Джорджианы, которая просила его немедленно прийти для неотложного разговора. Между тем капитан уже набросал для себя план действий, и теперь ему было совершенно безразлично, что сделает возлюбленная. Поэтому он передал посланцу Джорджианы несколько наспех написанных строк, объясняя, что именно сейчас у него совершенно нет времени, поскольку в ожидании опасных беспорядков он поступил в распоряжение коменданта города и должен незамедлительно заступать в караул. Но едва посланец Джорджианы ушел, как до него донеслись какие-то голоса в прихожей, и, открыв дверь, он увидел закутанную в вуаль даму, которая объяснялась с его слугой. По голосу, манере держаться и внешнему облику он безошибочно угадал леди Джорджиану и, сделав знак слуге покинуть прихожую, предложил гостье пройти к нему.

Им овладела бесшабашная, злая решимость. Он отдавал себе отчет в том, что собирается сделать нечто, что исключит его из круга людей, среди которых он до сих пор вращался, людей, которые станут бойкотировать его, которые в самом лучшем случае простят его лишь спустя много лет. Все средства, находящиеся в его распоряжении, — к коим он причислял, естественно, и состояние мистера Эверетта — он превратил, насколько это было возможно, в наличность, ибо только наличные деньги были в цене. У него в конторке лежали целые кучи двадцатидолларовых монет. Кроме того, являясь диспонентом мистера Эверетта, он сумел обезопасить деньги в некоторых крупных городах Севера, намереваясь, как он писал, получить их лично. Он порвал со своим прошлым. Так что́ ему теперь до Джорджианы? Пусть будет довольна, что он еще обошелся с ней как с леди!