Адольф Мютцельбург - Невеста с миллионами

— Достаточно. Сейчас — около шести десятков инженеров и рабочих, плюс прислуга, как принято в здешних краях.

— И вы женаты на француженке?

— Нет, на дочери дона Лотарио де Толедо.

— О, я уже слышал это имя! — задумчиво заметил император. — Он крупный землевладелец в Аризоне. Кажется, вы также намерены основать здесь большую колонию?

— Насколько это будет в моих силах, — ответил Эдмон.

— Уверен, что ваши планы сбудутся, вы — человек дела! — заметил император. И с легким вздохом добавил: — Ваша деятельность наверняка увенчается успехом. Только вот кому она пойдет на пользу — империи или республике?

— Прежде всего — самим мексиканцам, — заверил Эдмон. Затем, чтобы перевести разговор на другую тему, предложил императору попробовать настоящего шартреза.

— Как вы, должно быть, счастливы! — позавидовал Максимилиан. — Вы так независимы! Вы богаты и не ведаете никаких забот! Какой удачный жребий! А не удостоимся ли мы чести засвидетельствовать свое почтение хозяйке дома?

— Это, безусловно, была бы для нее высокая честь и большая радость! — ответил Эдмон. — Однако… Всего неделю назад она подарила мне первенца и не может покинуть свою комнату.

— У вас мальчик! — с легким вздохом заметил император. — А у меня нет детей.

С этими словами он быстро поднялся из-за стола.

— Мы не вправе больше злоупотреблять вашим временем! — сказал он. — Надеюсь, мы увидимся снова, и я смогу отблагодарить вас за гостеприимство. Как вы считаете? Смогут ли банды Хуареса померяться с нами силами?

— Видите ли, — непринужденно ответил Эдмон, — я, как вам известно, был французским солдатом и нахожу, что эти самые банды, если ужесточить в них дисциплину, сражались бы превосходно.

— Да, некоторые из них, но не все, — сказал император. — Думаю, мы сумеем противостоять им в Керетаро, пока наша армия, ослабленная в результате отхода этого предателя… Впрочем, вы же сами француз!

— Не настолько, чтобы не признать ту малопочетную роль, какую сыграл маршал Базен, неожиданно оставив правительство империи на произвол судьбы.

По лицу императора было видно, как охотно продолжил бы он разговор на эту тему. Но, по всей вероятности, он решил, что сейчас не время обсуждать такой предмет.

Как всякий любезный хозяин, Эдмон спросил, не желают ли господа осмотреть гасиенду. Император отклонил предложение Морреля, сердечно поблагодарил его и протянул на прощание руку.

— Если будете в Керетаро или Мехико, — сказал он, — надеюсь, не откажетесь нанести мне визит. Мое имя — Максимилиан Мексиканский.

Эдмон в ответ низко, но без тени подобострастия поклонился царственному гостю.

— Я узнал Ваше Величество, — признался он. — Однако считал себя обязанным уважать ваше инкогнито.

— Итак, до свидания! — сказал император. — Остерегайтесь этих бандитов-хуаристов: они мастера грабить и мародерствовать. А если мне захочется попробовать ростбифа, я пошлю к вам, в надежде на ваше великодушие и щедрость.

Вместе со своей свитой император отправился в обратный путь, пустив лошадей в галоп.

Часа через полтора кавалькада добралась до Керетаро — крупного, по мексиканским меркам, города с населением почти пятьдесят тысяч жителей. Подобно большинству мексиканских городов, он не был укреплен, хотя имел некоторые сооружения и особенности рельефа, удобные для организации обороны. Так, в Мексике существуют крупные, рассчитанные на века монастыри. В основном они пустуют. Если же укрепить их по правилам фортификационной науки, захватить их будет нелегко. По большому счету, в Керетаро было два таких удобных пункта: монастырь Святого Креста в восточной части города и холм Колоколов, возвышающийся на северо-западе, — на этом холме император Максимилиан устроил свою штаб-квартиру. И холм, и монастырь господствовали над городом, однако не были самыми высокими его точками. Их превосходила гора Симатарио, все еще не вовлеченная в систему обороны Керетаро. Для этого у императора не хватало солдат.

Ближе к вечеру того самого дня, когда офицеры посетили гасиенду Морреля, в одном из домов, взбегавших по склону холма Колоколов, сидела, небрежно откинувшись на спинку удобного кресла, молодая женщина. Через открытое окно, защищенное от солнечных лучей маркизой, ей была видна панорама окрестностей. Женщина курила сигареты — рядом с ней стояла полная шкатулка и жаровня с тлеющими углями.

Это была Марион Ламот. Она нисколько не утратила прежней красоты, только вокруг глаз и рта резче обозначились те характерные морщинки, которые служили неопровержимым свидетельством ее чувственности и ветрености.

Теперь она стала донной Гуарато. Дон Луис настоял на своем, вернее сказать, удовлетворил самое жгучее свое желание, правда, лишь вследствие стечения благоприятных обстоятельств.

Когда Эдмон де Трепор покинул в свое время гасиенду, Марион шла за ним пешком до самого Кордаво. Там ее, полубезумную, и нашел отец с доном Луисом. Ламот, человек гордый, с обостренным чувством собственного достоинства, был до глубины души уязвлен необузданной страстью дочери.

При той неразберихе, какая царила в Мексике, нечего было и думать о том, чтобы выгодно продать гасиенду, хотя Ламот потратил немало усилий для ее возрождения. Дону Луису полагалось вступить во владение ею, однако Марион высказалась решительно против того, чтобы сохранить ее. Как раз в это время французы заняли Мехико, и она рвалась туда. Гасиенду за бесценок уступили соседу, и молодая пара перебралась в столицу.

Когда в феврале император Максимилиан прибыл в Керетаро, чтобы там дожидаться хуаристов, дону Луису удалось получить звание сержанта в том самом кавалерийском эскадроне, который сопровождал императора в его поездке на гасиенду Эдмона. Теперь дон Луис вновь проникся доверием к Марион, даже не подозревая, что новым назначением обязан некоему покровителю своей благоверной.

Этот вечер Марион могла целиком посвятить свиданию с человеком, который с некоторых пор начал тайком ухаживать за ней.

Сейчас он сидел напротив нее в другом кресле и тоже беспрерывно курил. Бледный, приблизительно тридцати лет от роду, он обращал на себя внимание привлекательностью, даже красотой лица, покрытого, правда, преждевременными морщинами — свидетельством бурно проведенной юности и дани безудержным страстям. Одет он был по-европейски и довольно тщательно, хотя и не с иголочки. Он называл себя капитаном Брендоном и уверял, что покинул свой родной штат Джорджию, не в силах смириться с победой Севера. Под именем Брендона скрывался Ральф Петтоу.

Ныне он состоял в должности секретаря при каком-то чиновнике, проявлял к донне Марион Гуарато совершенно особую благосклонность и сумел завоевать ее расположение. Хотя события последних лет наложили нежелательный отпечаток на его внешность, он все еще не утратил своеобразной, мрачной красоты, производившей должное впечатление на многих женщин. Вскоре он заметил, что и Марион поддалась его чарам.