Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

Молодой человек сел в кресло и, развернув письмо, пробормотал:

– Это, вероятно, от Баккара!.. Он не ошибся.

«Я довольна вашим поведением, – писала ему молодая женщина, – а в особенности тем, что вы сознались публично в клубе в бестактности вашего пари, а потому я хочу немного вознаградить вас. Сегодня вечером в одиннадцать часов калитка моего сада не будет заперта».

– Черт побери, – пробормотал опять Шерубен, – хотя это письмо и не подписано, но я вижу в каждой его букве имя Баккара… Мне сдается, что я выиграл пари… и если только граф Артов настоящий дворянин, то он отсчитает мне завтра пятьсот тысяч франков.

И, положив это письмо в карман, он уже собирался выйти из дому, как резкий звонок в прихожей заставил его отложить свое намерение.

– Я готов держать пари, – подумал он, – что это виконт.

Он был прав: дверь отворилась и вошел Рокамболь. – Здравствуйте, дорогой мой, – сказал он, протягивая руку Шерубену, – как идут дела?

– Отлично, – ответил самодовольно Шерубен.

Рокамболь улыбнулся и опустился в кресло.

– А, – заметил Шерубен, – вам, вероятно, нужно поговорить о чем-нибудь?

– Да, мой милый.

– Серьезно?

– Даже очень… но это дело всего десяти минут… а потом, если вы желаете, мы проедем в Булонский лес.

– Ион! – крикнул Шерубен. – Оседлай мне лошадь! Грум мгновенно исчез, чтобы исполнить приказание своего господина.

Шерубен сел напротив своего посетителя.

– Я вас слушаю, – сказал он.

– Мой милый, – начал виконт, – вы возьмите перо и напишите то, что я вам продиктую.

– Кому?

– Маркизе.

– А!

Шерубен был несколько неуверен в отношении победы над маркизой, которая представлялась ему образцом добродетели.

Он молча подошел к столу и взял перо.

Рокамболь начал диктовать.

«Милостивая государыня! Если бы один из смертных умолял вас ради его жизни и всего того, что только есть для него дорогого в этой жизни, – о том, о чем я вас хочу просить, – вы бы, конечно, не смели отказать ему, так как вы добры, как какой-нибудь ангел».

– Ну, это довольно чувствительное послание, – заметил Шерубен.

Рокамболь не слушал его и продолжал диктовать: «А между тем я весь дрожу, боясь, что вы откажете тому, кто имел смелость писать вам эти строчки.

Но между тем дело идет не о моей жизни или о моем счастье, а о существе слабом, беззащитном – о женщине – может быть, моей матери…»

– Постойте! – вскрикнул Шерубен. – У меня есть, оказывается, мать?

– Кажется, – ответил ему, смеясь, Рокамболь, – пишите.

Шерубен снова взялся за перо.

«Это слабое существо, – продолжал диктовать Рокамболь, – покинуто всеми и останется положительно одно в ту минуту, когда я покину навсегда Европу, – вот почему я вас осмеливаюсь умолять теперь позволить мне видеться с вами завтра в восемь часов вечера у госпожи Маласси. Послезавтра я уезжаю в Гавр, откуда отправлюсь в Индию… Я умоляю вас теперь на коленях исполнить мою просьбу и надеюсь на благородство вашей души».

– Однако это, право, замечательная мелодрама, – вскричал Шерубен, дописав последнюю строчку этого письма.

– Это верно, – согласился с ним Рокамболь, – но она произведет все-таки порядочный эффект.

– Вы предполагаете?

– Я положительно уверен в этом.

– И маркиза приедет?

– Конечно.

– Но… ведь у меня нет матери!..

– Да ее и не нужно.

– Почему?

– Потому что, как только приедет маркиза, вы броситесь перед ней на колени и скажете ей следующее:

– А вот, наконец, и ты, мой дорогой ангел, как я счастлив увидеть тебя опять.

– Маркиза, конечно, не ожидает подобной встречи, а потому будет сильно поражена этим и, вероятно, не станет вам возражать, а вы между тем будете продолжать.

– О, как я страдаю, когда не вижу тебя… Всякий раз, когда мы расстаемся до нового свидания, мое сердце разрывается на части.

– Но, – заметил Шерубен, – она уничтожит меня своим взглядом.

– Ей недостанет времени.

– Почему?

– Потому что через стеклянную дверь соседней комнаты будет произведен выстрел, который размозжит ей голову.

Шерубен вздрогнул.

– О, будьте вполне спокойны, – заметил прехладнокровно Рокамболь, – маркиз Ван-Гоп лучший из всех стрелков, которых я только знаю, и вы можете быть уверены, что он не убьет вас нечаянно.

– Но, – возразил Шерубен, – когда он убьет свою жену… то и меня будет ожидать та же участь?

– Нет.

– Но ведь это так должно быть.

– Положим… но он поклялся не трогать вас.

– Это успокаивает меня.

– Да и к тому же у вас будет вполне достаточно времени, чтобы бежать… у дверей будет ожидать почтовая карета… вы сядете в нее и отправитесь в Гавр, где и подождете меня, а оттуда мы проедемся с вами по Англии.

– Отлично.

– Но, кстати, что ваше пари?

– Тсс! – пробормотал Шерубен. – Сколько мне кажется, то оно выиграно.

– Как! Вы надеетесь? Шерубен вынул письмо Баккара.

– Прочтите, – заметил он, подавая, его Рокамболю. Виконт прочел его и возвратил тотчас же назад.

– Мой друг, – сказал он, – вы не боитесь ловушки?

– Боже мой! Какой ловушки?

– Баккара в глубине своей души должна ненавидеть вас… Ведь вы держали об ней пари?

– Мой милый, – ответил совершенно спокойно Шерубен, – женщины прощают всегда смелость… Баккара сходит с ума от меня.

– Что же из этого… на вашем месте я бы не надеялся. Фат только пожал плечами.

– Полноте, – сказал он, – вы не знаете женщин… Если бы Баккара не была искренна и я не произвел на нее впечатление, то она бы не потребовала от меня, чтобы я отказался от этого пари.

– Итак, она убеждена, что этого пари больше не существует?

– Конечно. Она хочет сохранить графа и его миллионы… этот граф представляет собой для нее прозу жизни, а я – поэзию ее сердца.

– Но пари все еще существует?

– Тайно.

– И вы надеетесь выиграть пятьсот тысяч франков?

– Конечно!..

– В таком случае, – заметил Рокамболь совершенно спокойно, – позвольте мне сделать вам небольшой подарок.

– Делайте…

– Я привез с собой из Америки особенную туземную эссенцию, которая распространяет великолепное благоухание вокруг себя и вместе с тем замечательно возбуждает нервную систему, располагая человека к приятному и веселому состоянию духа, что бывает очень полезно в таком положении, как ваше!..

– Конечно, – заметил Шерубен, – и ваш подарок для меня дорог.

– У меня есть еще один флакон… я вам пришлю его завтра… вы подарите его Баккара как какую-нибудь драгоценность и порекомендуете ей убедиться в том, понюхав этой эссенции… она из одного только женского любопытства понюхает.

– Вероятно, – заметил, улыбаясь, Шерубен.

– В особенности, – продолжал Рокамболь, – не нюхайте сами – иначе вы рискуете разоблачить все наши тайны… смотрите же, исполните в точности все, что я вам сказал.