Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

Фатима».

Дон Хозе изумился содержанию этого письма; сначала он не верил ему, но мало-помалу поверил.

Пробило полночь. Дон Хозе вдруг услышал стук кареты, остановившейся у ворот. Спустя минуту раздался звонок. Дон Хозе сам отпер дверь, так как Цампу он отправил еще с утра.

Вошла дама, закрытая густой вуалью, она быстро направилась в освещенную гостиную.

Это была Банко – его княгиня.

– Здравствуйте, мой друг, – сказала она, – благодарю вас за послушание, ведь Фатима умерла, не правда ли?

– Да.

– Як вам на этот раз только на одну минутку – с просьбой.

– Какой?

– В среду вы пришлете мне два пригласительных билета с пробелом для имени на бал к супруге испанского генерала С. Бал этот будет костюмированный, и маска обязательна.

– Как же вам их доставить?

– В среду я пришлю вам письмо, в котором опишу свой костюм и признаки, по которым вы меня легко узнаете. Отдайте посланному билеты и напишите несколько слов о вашем костюме.

– Хорошо.

Она поцеловала его и побежала к двери. Минуты через две послышался стук отъезжающего экипажа.

В среду вечером отель испанского генерала С. был в полном освещении. Здесь собралась вся парижская и иностранная знать.

Длинная вереница экипажей стояла уже по обеим сторонам улицы.

В одиннадцать часов вечера подъехал к крыльцу экипаж, запряженный четверкой белых, как снег, лошадей.

Из экипажа вышли две дамы в богатых костюмах польских крестьянок.

Одна из них была высокая стройная женщина с золотистыми кудрями. Другая была женщина полная, по-видимому, не первой молодости.

Лишь только они вошли в залу, к ним подошел мужчина в черном костюме с красными отворотами и взял под руку толстую даму; молодая стройная женщина шла рядом.

– Я видела своего отца, – проговорила Банко с детскою радостью.

– Да, он величествен в своей красной одежде швейцара и, наверное, не подозревает, что распахнул двери перед своей дочкой.

– А где же мой испанец?

– Он приедет с герцогом и герцогиней. Ты знаешь его костюм?

– Знаю: коричневое домино с зеленым бантом на плече.

– Возьми его под руку и разыграй с ним сцену ревности, но когда увидишь синее домино с красным бантом на правом плече, то постарайся возвысить голос.

– Отлично. А вы обещаете мне скандальчик, о котором я мечтаю?

– Будь покойна: твой родитель – твой царь увидит тебя, когда ты будешь уезжать на своей четверке.

– Ах! Как отлично я отомщу этой каналье.

В это время Рокамболь взял у полной дамы ее пригласительный билет и, спрятав его в карман, удалился.

Он поспешно вышел из отеля и поехал на Сюренскую улицу.

Он надел на Фатиму сверх богатого цыганского костюма синее домино с красным бантом и маску, а сам переоделся арлекином.

Они вышли и сели в наемный купе.

Дорогой Рокамболь снял повязку с глаз Фатимы и дал ей кинжал – тот самый, которым негр убил кормилицу. Цыганка конвульсивно сжала его и спрятала под домино.

Не доезжая до отеля, Рокамболь вышел из купе, говоря:

– Я должен подъехать в моей коляске, которая ждет меня здесь, вот тебе билет на имя баронессы Арлевской, с которым тебя свободно пропустят; там мы увидимся.

Спустя несколько минут перед Фатимой расступились, когда она показала свой билет.

У самого входа в залу Рокамболь подал Фатиме руку.

– Смотри, вот дон Хозе, – сказал он шепотом, указывая на испанца, который вошел под руку с герцогиней де Салландрера, – но успокойся: это не она, но скоро ты увидишь его с твоей соперницей.

Сердце цыганки сжалось, и она невольно схватилась за кинжал.

Спустя полчаса дон Хозе, оставив герцогиню, начал бродить по залам, отыскивая свою польскую княгиню. Наконец он увидел ее в толпе, с трепетом сердца пробрался к ней и, пригласив на кадриль, подал ей руку.

Рокамболь, оставив гитану в соседней зале, подошел к Концепчьоне и также ангажировал ее на кадриль vis-a-vis с доном Хозе и польской княгиней.

Раздались звуки оркестра; кадриль началась.

– Ведь это дон Хозе? – спросил он шепотом Концепчьону. – Она вздрогнула, узнав голос маркиза де Шамери.

– Вы хорошо сделали, что приехали, – продолжал он, – так как в последний раз танцуете с вашим кузеном.

– Боже мой, разве он умрет?

– Да.

– О, пощадите его! – молила молодая испанка. – Я ему прощаю.

Когда кадриль кончилась, Рокамболь прошептал ей:

– Сеньорита, ради Бога, уезжайте и увезите с собой герцогиню.

Концепчьона повиновалась и, сказав матери, что ей нездоровится, поехала вместе с ней домой.

Рокамболь искал глазами дона Хозе и полячку, но их в залах не было.

Он обошел сад и снова воротился в залу за гитаной.

– Пойдем, – сказал он ей, – время настало.

Он увел ее в сад, остановился в пустой аллее и, вынув из кармана флакон, подал его цыганке.

– Выпей, – сказал он, – это придаст тебе отваги. Цыганка выпила и, отбросив флакон, спросила:

– Где же они?

– Тут в беседке.

Цыганка бросилась за решетку беседки и подползла к дону Хозе, который, ничего не слыша и не видя, объяснялся в любви своей мнимой княгине.

Рокамболь отошел в сторону, сбросил с себя домино и остался в костюме арлекина.

– Теперь Фатима не узнает меня, – проговорил он и начал прислушиваться.

«Бедная Фатима, – подумал он, – она питала ко мне полное доверие, а я заставил ее выпить яд, убивающий в двадцать минут… Но это для того, чтобы она молчала после его смерти…»

В эту минуту раздался громкий болезненный вопль.

– Браво, – пробормотал Рокамболь, – цыганка сдержала слово, дон Хозе умер!..

На следующий день после бала у генерала С. маркиз де Шамери завтракал в cafe de Paris. Несколько молодых людей сидели за соседними столиками; все они были одного общества с маркизом.

– Скажите, пожалуйста, Шамери, – спросил, входя, молодой хорошенький блондин с маленькими усиками, – вы были вчера на бале у генерала С.?

– Был, – ответил Рокамболь, разрезая крылышко куропатки, – а вы?

– Как? Вы говорите об этом бале таким спокойным тоном?

– А почему же и не так?

– Следовательно, вы ничего не знаете?

– Знаю только то, что этот бал был великолепен и очень оригинален.

– И больше ничего?

– Я знаю еще, что генеральша С. была прелестнее обыкновенного.

– Но где же вы были, mon cher? – заметил блондин.

– Спал; я лег сегодня ровно в три часа утра.

– Что-о? Вы уехали с балу в три часа?

– Ровно в два.

– А, теперь я понимаю.

– Ну, а я так ровно ничего не понимаю.

– Я этим хотел сказать, что не удивляюсь больше, что вы не знаете…

– Что?

– То, что произошло на этом бале.

– Уж не сгорел ли отель, – заметил совершенно равнодушно Рокамболь, – или не поджег ли кто-нибудь себе платья?

– Хуже того, мой милый.

– В таком случае, я теряюсь и предвижу только одно возможное приключение.