Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

– Они сделали свое дело, как мы сделаем свое. Кто принес вам это письмо?

– Вероятно, мой камердинер.

– Цампа?

– Да, вчера – после нашего отъезда.

– Ну, в таком случае ясно, что ваш камердинер обманывает вас.

– Цампа?

– Да.

– Из чего же вы это заключили?

– Взгляните хорошенько на печать. Герб несколько стерт…

– Действительно.

– Письмо запечатано повторно, чрезвычайно искусно и ловко, так что только знаток может заметить это.

– Следовательно, Цампа меня обманывает?

– Без всякого сомнения, ваше сиятельство.

– Ради кого же?

– Почем я знаю!? Всего вероятнее, что ради ваших тайных врагов, которые перехватывают письма графини Артовой и крадут бумаги у ваших курьеров… Но они, наверное, не знали бы ни о переписке графини с герцогом де Салландрера, ни о курьере, отправленном в Одессу, если бы не сообщал им этого кто-нибудь из ваших приближенных.

– Совершенно справедливо.

Тут герцогу припомнилась сгоревшая рукопись, и он не мог больше сомневаться, что Цампа с намерением поджег комнату.

– Я тотчас же прогоню этого негодяя! – сказал он в порыве негодования.

– Не делайте этого ни под каким видом! – возразил Вантюр.

– Отчего?

– Потому что он может быть полезен вам.

– Полезен… такой негодяй? Вантюр улыбнулся.

– Если бы ваше сиятельство, – сказал он, – пожили подобно мне с мошенниками, так вы бы узнали, какую пользу можно извлечь из тайного врага.

– Делайте, что хотите, – проговорил герцог.

– Извините, ваше сиятельство, но вы будете делать то, что я вам скажу.

– Хорошо, говорите.

– Идите в спальню и ложитесь в постель. Когда войдет камердинер, то притворитесь, что вы в сильном отчаянии.

– А потом?

– Больше ничего. Я беру на себя Цампу.

– Должен ли я писать герцогу де Салландрера?

– Нет.

– Но ведь он уезжает?

– Пусть едет!

– Я не понимаю…

– И не нужно, – ответил дерзко Вантюр, сознавая, что становится необходимым герцогу. – Я знаю, что нужно делать. Притом же вашему сиятельству небезызвестно, что мне будет очень выгодно, если вы женитесь на сеньорите Концепчьоне.

– Совершенно справедливо, – заметил герцог, начиная глубоко и слепо верить в своего помощника, который явился к нему так неожиданно.

Он ушел из конюшни вместе с Вантюрем. Через несколько минут туда пришел Цампа и, подойдя к конюху, таинственно подмигнул ему.

– Ну что? – спросил он.

– Дело сделано, – ответил конюх.

– Тебе отказали?

– Наотрез.

– Очень хорошо. Я поговорю о тебе с герцогом, и он опять возьмет тебя через неделю! Вот твои десять луидоров.

Конюх положил деньги в карман и, посмотрев на Цампу, спросил:

– На кой черт обещали вы мне десять луидоров?

– Я хочу поставить на твое место своего родственника.

– А! Ну а если он не сойдет с него через неделю?

– Сойдет, так как его сделают кучером вместо англичанина, которому откажут.

Конюх вполне удовольствовался этим объяснением и отвесил Цампе низкий поклон.

Почти в это самое время Рокамболь сидел у сэра Вильямса и рассказывал ему о своем свидании с Концепчьоной и о сцене, происшедшей между молодой девушкой и герцогом де Шато-Мальи в присутствии ее отца, спрятанного в уборной.

«Следовательно, Шато-Мальи положительно пропал?» – написал Вильямс на доске.

– Окончательно, чему доказательством служит письмо, написанное вчера вечером герцогом де Салландрера.

«А Концепчьона уверена, что отец повезет ее во Франш-Конте?»

– Еще бы, вот его письмо к моему вселюбезнейшему и глупейшему зятю Фабьену.

И Рокамболь прочитал следующее послание:

«Любезный виконт!

Вчера я не смог сказать вам утвердительно, когда я поеду осмотреть ваш замок в Франш-Конте, который нравится мне во всех отношениях.

Но теперь я могу свободно располагать собою, а моя жена и дочь будут в восторге, если ваша супруга поедет с нами».

– Ну, что по-твоему? – спросил хвастливо Рокамболь.

Вместо ответа сэр Вильямс написал: «Ты виделся с Фабьеном?»

– Только что.

«Что же он сказал тебе?»

– Он и Бланш готовы ехать хоть завтра. Оба они принимают во мне слишком большое участие.

«Фабьен писал герцогу?» – появилось на доске.

– Писал.

«Когда ты увидишься с Концепчьоной?»

– Сегодня вечером.

Сэр Вильямс на минуту задумался и потом написал. «О Вантюре все еще ничего не слышно?»

– Ничего. И это-то меня сильно тревожит.

«Так же, как и меня… Он уже раз обманул нас, так, пожалуй, обманет и еще раз».

– Немудрено…

«К счастью, ему будет очень трудно догадаться о наших делах… Баккара в отъезде».

– Правда.

«Но на всякий случай нам все-таки нужно покончить с герцогом».

Рокамболь вздрогнул.

– А! – пробормотал он, – я все-таки надеюсь, что ты сообщишь мне свои планы, так как ты не хочешь, чтобы я ехал с Фабьеном, а настаиваешь, чтобы я завтра же поступил конюхом в Шато-Мальи.

«Правда».

– Но отчего же это?

«Оттого, что ты такой большой ветреник, которому можно доверить какой-либо план только при самом его исполнении».

– Спасибо за доверие!

«Сегодня отдохни, как истый джентльмен, который может сорить деньгами. Отправляйся завтракать к своей сестрице».

– Ладно, а потом? «Поезжай покататься».

– Затем?

«В клуб, играть в карты».

– Но ты, кажется, смеешься надо мной, дядя? «После обеда зайди ко мне, и я объясню тебе, зачем герцогу де Шато-Мальи нужен конюх… до свидания!»

– Прощай, дядя!

Рокамболь пожал от всего сердца руку своего безобразного ментора и ушел к виконтессе д'Асмолль, которая сидела в это время за завтраком.

– Можно задать тебе маленький вопрос? – спросил его Фабьен, когда Рокамболь сел за стол.

– Конечно.

– Ты, кажется, желал, чтобы я продал замок Го-Па герцогу де Салландрера?

– Да.

– А теперь желаешь, чтобы мы ехали туда же, чтобы принять герцога?

– Да.

– Собственно потому, что с ним едет Концепчьона?

– Разумеется.

– Так почему же ты не едешь с нами?

– Я приеду после вас дней через пять.

– Все это очень странно!

– Нисколько. В мое отсутствие вы успеете поговорить обо мне.

Виконтесса поняла его и улыбнулась.

– Брат – большой дипломат, – проговорила она, – он назначает вас своим посланником.

Рокамболь в точности выполнил программу сэра Вильямса, то есть катался в Булонском лесу, обедал дома и затем снова вечером был у своего ментора.

В этот самый вечер, часов в одиннадцать, по бульвару Инвалидов шел тряпичник с корзинкой за спиной и фонарем в руке.

– Никто не может вообразить, – ворчал он про себя, – как полезно людям моей категории ходить часто по театрам, где можно поучиться вдоволь. Если бы я не видел Фредерика-Леметра в роли тряпичника, то, конечно, не сумел бы составить себе этот приличествующий настоящему случаю костюм. Теперь же я – самый безукоризненный артист в лохмотьях.