Понсон Террайль - Тайны Парижа

Карета снова пустилась в путь.

– Какую услугу я могу оказать вам? – спросил маркиз.

– Вы можете рекомендовать меня посланнику.

– Вы желаете служить по дипломатической части?

– Нет, – возразил барон, – я желал бы снова отправиться служить за границей. Когда я спустил миллион, знаете, тот, на что понадобилось немало времени, я надел капитанские эполеты турецкой армии. Султан лишил меня своей милости, и я поспешил уехать, чтобы избегнуть веревки, которую немой приносит на красном блюде.

– А теперь вы хотели бы…

– Поступить на службу в имперскую армию, которая должна воевать с Мексикой.

– Хорошо, – сказал Шаламбель, ставший теперь маркизом де Флар-Монгори, – рассчитывайте на меня… посланник ни в чем мне не отказывает. Постараюсь сделать вас полковником.

– Спасибо.

Де Флар, которого встреча с бароном де Мор-Дье очень мало обрадовала, поспешил подать ему руку, надеясь, что после этого он оставит его одного.

– Вы счастливы, маркиз?

– Очень.

– Вы богаты, это правда?

– Слишком богат.

– Ваше честолюбие удовлетворено?..

– Даже с избытком; но не в этом мое единственное счастье. Я люблю свою жену и любим ею. У меня двое детей, которых я обожаю… И вы видите, – прибавил маркиз с самодовольством человека, которому все улыбается, – мне так везет, что сейчас только я вышел здрав и невредим из разбитой кареты, благодаря чему опоздал в посольство – непростительная ошибка с моей стороны.

– И вам сообщили, что аудиенция отложена?

– Да.

– Маркиз, – серьезно сказал барон, – вас никогда среди вашей счастливой жизни не охватывала никакая страшная мысль?

– Никогда.

– Вы верите в Бога?

– Я отчасти… скептик.

– А верите вы в возмездие как в предопределенное наказание… в случай?

– Случай – пустое слово.

– А… вот как! Однако, – спросил барон, – вы забыли прошлое?

– Почти.

– Как! Вы забыли, какой ценою купили ваше счастье? Ироническая улыбка, появившаяся на губах у барона, заставила вздрогнуть де Флара. – Вы неблагодарны, маркиз.

– Неблагодарен?

– Да.

– Почему?

– Разве вы забыли «Друзей шпаги»?

– Я пытаюсь забыть… и даю слово, что мне это удастся.

– То есть ни тень де Верна, ни маркиза де Монгори, ни барона де Рювиньи, ни даже тень бедного Гонтрана, которого д'Асти убил, чтобы послужить общему делу, не мешают вам спать?

– Но ведь не я же их убил!

– Это верно, но их убили ради вас…

– Ах вот что! – процедил маркиз. – Но я слишком счастлив, чтобы чувствовать угрызения совести.

Барон покачал головой.

– Послушайте, маркиз, знаете ли вы, сколько нас было?

– Семеро.

– Трое уже умерли.

– Трое?

– Сначала Гонтран.

– Хорошо, затем?

– Затем Гектор Лемблен.

– Как… и он умер?..

– Уже год.

– Но… как? И где?..

– В замке Рювиньи; он был убит на дуэли неизвестно кем…

– А… третий?

– Д'Асти.

– Шевалье умер?

– Полгода назад, в Бадене, тоже пораженный неизвестным лицом шпагой в горло.

Маркиз вздрогнул, и несколько капель пота выступило у него на лбу.

– Ах! – вздохнул барон, отворил дверцу кареты, протянул руку маркизу и соскочил на набережную, сказав: – Берегитесь! Дорогой мой, я начинаю верить в то, что сказано в Писании: «Поразивший мечом от меча и погибнет». Вы счастливы, маркиз, но ваш час может пробить…

– Берегитесь, – повторил он с печальной и иронической улыбкой, приведшей в ужас маркиза…

Маркиз де Флар-Монгори, или, короче, Эммануэль Шаламбель, вернулся к себе сильно встревоженный последним словом барона де Мор-Дье «Берегитесь!», прозвучавшим для него как погребальный звон по усопшему.

– Неужели он сказал правду! – пробормотал он, выходя из кареты во двор своего отеля.

Он вошел в подъезд, поднялся по широкой лестнице с чугунной резной балюстрадой и направился в покои жены. Маркиза сидела у камина и играла золотистыми локонами своих дочерей. Маркиз остановился на пороге, как бы желая отогнать от себя какое-то мрачное видение, вставшее перед ним при виде этой очаровательной картины, олицетворявшей собою счастье: степенная и спокойная мать, восседающая и окруженная смеющимися детьми. Улыбка снова появилась на его губах, и воспоминание о Мор-Дье и его мрачных предсказаниях исчезли.

Маркиза подставила ему лоб для поцелуя, а дети подбежали к нему и охватили его шею своими нежными розовыми ручками. Но маркиза де Флар-Монгори заметила бледность, разлившуюся по лицу мужа.

– Боже мой! – спросила она. – Что с вами случилось, друг мой?

– Ничего или почти ничего, – ответил Эммануэль. – Одна из моих лошадей оступилась и сломала себе ногу на набережной Тюильри. Я отделался одним страхом.

И маркиз рассказал жене приключение с каретой, но не проронил ни звука о встрече с бароном Мор-Дье.

Был приемный день маркизы – четверг. Госпожа де Шаламбель де Флар-Монгори оставалась у себя все время после полудня в ожидании гостей, прием которых начался в два часа дня. Эммануэль обыкновенно редко присутствовал на этих приемах. Пробыв час с лишком с женою и детьми, он вышел от них и прошел в рабочий кабинет, чтобы просмотреть обширную политическую корреспонденцию. В кабинет вошел его камердинер и подал ему письмо.

Этот камердинер, который будет играть немалую роль в последней части нашего рассказа, был почти старик. Он родился в замке Монгори, служил еще покойному маркизу и, быть может, один знал, по какому таинственному праву Эммануэль Шаламбель получил имя и герб Фларов. Жан, так звали камердинера, вырастил Эммануэля, качал его на коленях и любил его самою самоотверженною любовью. Когда Эммануэль, еще мальчиком, жил в Париже и кончил там свое образование, Жан был назначен старым маркизом присматривать за ним, но он не знал ничего о связи своего молодого барина с «Друзьями шпаги». В глазах Жана маркиз был человеком безукоризненным во всех отношениях и вполне заслуживал всякого благополучия.

– Вам письмо, сударь, – сказал он, протягивая поднос.

– Хорошо, – ответил Эммануэль.

И так как на письме не было почтового штемпеля и оно было написано на желтой слоновой бумаге, а адрес надписан рукою женщины, то он проговорил:

– От кого оно может быть?

– Его принес посыльный, – ответил Жан.

Прежде чем разорвать конверт, маркиз взглянул еще раз на почерк, и волна воспоминаний нахлынула на него.

«Мне кажется, что я знаю эту руку», – сказал он себе.

– Посыльный ждет ответа, – заметил старый камердинер.

Маркиз разорвал конверт и прочитал:

«Мой дорогой Эммануэль.

Вот уже семь лет, как мы не видались с вами, и я, наверное, совершенно исчезла из вашей памяти. Чтобы напомнить вам о себе, мне придется обратиться к отдаленному прошлому. Помните ли вы, дорогой Эммануэль, маленькую и кокетливо убранную квартирку в антресолях дома на улице Траншетт? Вы отделали ее с замечательным вкусом. Гостиная была обита красным трипом, спальня фиолетовым бархатом; будуар белым с золотом, с восточным ковром и такими же портьерами. Столовая из старого дуба с обивкой из кордовской кожи, а рядом со столовой была еще маленькая комнатка, стены которой были завалены книгами, и там вы готовились к экзаменам.