Понсон Террайль - Тайны Парижа

– А кто победит?

– Одному Богу известно!

Фульмен была невозмутимо спокойна и торжественна. Эммануэль вздрогнул.

– Слушайте, – продолжала Фульмен, – я дам вам последний совет: возьмите эти пятьсот тысяч франков, выкупите письмо, которое необходимо во что бы ни стало уничтожить, деритесь с оскорбленным вами человеком, затем посадите вашу жену и детей в почтовую карету и уезжайте вместе с ними.

– Что вы говорите, Боже мой?

– Поезжайте в Италию, в Архипелаг, отправляйтесь в Азию, на край света, если это необходимо, и постарайтесь избегнуть роковой судьбы, преследующей вас.

– Но что же это за судьба? – вскричал маркиз хриплым голосом.

– Клятва, которой я связана, не дает мне права сказать это. Прощайте, маркиз.

Фульмен положила на стол векселя и прибавила:

– Вы напишете мне расписку?

– Но, сударыня… – пробормотал он, все еще колеблясь.

– Именем вашей жены и детей умоляю вас принять эти деньги, – сказала она.

Маркиз взял перо и написал расписку в получении двух векселей на дом Ротшильда. Затем он подписался и отдал расписку Фульмен, которая спрятала ее в красный сафьяновый бумажник, простилась и направилась к двери.

– Кому же я должен буду выплатить эту сумму? – спросил маркиз.

– Через год с этой распиской к вам явится человек, и вы условитесь с ним относительно следующих сроков платежа.

И уже на пороге Фульмен спросила:

– Послушайте, еще одно слово.

– Спрашивайте…

– Вы очень хотите драться с Фредериком Дюлонгом?

– С этим грубияном! Разумеется, нет.

– Ну, так уезжайте сегодня ночью, уезжайте сейчас… Эммануэль отрицательно покачал головой.

– Это невозможно, – сказал он.

– Почему?

– Меня сочтут за труса.

– Так прощайте, сударь, – сказала Фульмен, – и да отстранит Господь грозу, собирающуюся над вашей головой.

Фульмен вышла, а Эммануэль спросил себя: уж не грезят ли он. Но векселя, лежавшие перед ним, напомнили ему о действительности.

– Все это очень странно, необъяснимо… – прошептал он. – Кто это лицо, преследующее меня? Неужели у меня есть враг?

Этот вопрос, заданный им самому себе, заставил его мучительно вздрогнуть.

В первый раз этот доселе счастливый человек испугался, увидав угрожающую ему беду, обратился к своей совести, так долго молчавшей, и начал разбираться в своих воспоминаниях, отыскивая между ними наполовину уже забытые имена тех, которые погибли от руки ужасной ассоциации «Друзей шпаги». Все те, которых наметило себе в жертвы это ужасное общество, уже в могилах, а мертвые не мстят… Кто же в таком случае преследует его? Маркиз Эммануэль Шаламбель де Флар-Монгори провел бессонную мучительную ночь, и, когда старик Жан вошел в его комнату, чтобы разбудить его, он застал маркиза сидящим на кровати, опустив голову на руки, с мутными и неподвижными глазами.

– Барин, – сказал Жан, – вы приказали мне разбудить себя в половине седьмого.

– Хорошо, одень меня и вели заложить карету да положи в нее пару шпаг.

– О, Господи! – вскричал испуганный Жан. – Барин дерется?

– Да, – сухо ответил Эммануэль. – И у меня нет секундантов. Но отельный швейцар и берейтор оба военные, а берейтор даже с орденом. Пойди и прикажи им одеться. Это почтенные люди, и они вполне могут быть моими секундантами. «И притом будут вполне подходящими, – мысленно добавил Эммануэль, – этому дуралею, который тащит меня к барьеру».

Маркиз вскочил с постели, охваченный лихорадочной энергией, какая бывает у людей, ставящих свою жизнь на карту.

Две минуты спустя г-н Шаламбель де Флар-Монгори был уже одет. Эммануэль привык к ранним выходам из дома и к дуэлям, и в таких случаях всегда одевался крайне изысканно.

Но когда все мелочи туалета были окончены, шпаги положены в карету, швейцар и берейтор снаряжены в путь, словом, когда было все готово, маркиз вдруг почувствовал ужасную тоску. Он вспомнил о жене и детях. Неужели он уедет, не взглянув на них, может быть, в последний раз, не запечатлев на их челе последнего поцелуя? Эммануэль, прежде храбрый и отважный, испугался… он страшился быть убитым, вспоминая о трех дорогих ему существах, приносивших ему в течение семи лет столько счастья.

– Нет, нет, – сказал он себе, – я хочу видеть своих детей.

Маленькие девочки спали на одной кровати в комнате, смежной со спальней их матери.

Пройти в эту комнату можно было или через спальню маркизы или через коридор со стеклянной дверью.

Через последний и вошел на цыпочках маркиз, сердце которого готово было разорваться, держа свечу в руке, потому что было еще темно. Он склонился над кроватью и хотел коснуться слегка губами чела спящих дочерей, чтобы не разбудить их; но свет свечи заставил одну из них, Берту, открыть глаза. Ребенок увидал Эммануэля, улыбнулся ему и, протянув ручонки, обвил его шею.

– А! Это ты, папа? – сказала она.

– Да, – ответил взволнованный маркиз и приложил палец к губам, – тише, не разбуди мать и сестру.

– Ты еще не ложился спать, папа? – спросил ребенок.

– Нет; доброй ночи, девочка.

Эммануэль почувствовал, что сердце его готово разорваться. Он хотел убежать, но какой-то магнит, казалось, удерживал его около этого улыбавшегося ему ребенка и другого, тоже улыбавшегося ему сквозь сон. Но вдруг он услышал голос в соседней комнате.

– С кем это ты говоришь, Берта? – спросила внезапно проснувшаяся маркиза.

– С папой, – ответил ребенок.

– Эммануэль! – позвала госпожа де Флар.

Маркиз почувствовал, как у него задрожали ноги, но, повинуясь звуку дорогого голоса, вошел в комнату жены. Маркиза, удивленная, приподнялась и посмотрела на мужа. Эммануэль старался ступать твердо, но был бледен, и несколько капель пота выступили у него на лбу.

– Откуда вы вернулись? – спросила маркиза. – И почему вы, мой друг, еще не спите?

– Мне послышался шум в детской, – сказал маркиз, стараясь уклониться от прямого ответа, – и я сошел вниз…

– Который час?

– Но я, без сомнения, ошибся, – прибавил маркиз.

– Который час? – переспросила маркиза, взгляд которой упал на каминные часы, показывавшие полчаса седьмого.

И она заметила, что на муже ее вместо халата надет сюртук, застегнутый на все пуговицы, и чистое белье.

– Ах! Господи! – сказала она. – Как… вы уже встали? – Да, – пробормотал Эммануэль. – Я ухожу.

– В шесть часов утра? Подозрение закралось в голову маркизы.

– О, Небо! – вскричала она.

Эммануэль заметил, как она побледнела, и, обняв ее, он проговорил:

– Боже мой! Что с вами?

Он почувствовал, как тоска его усилилась и как страшно билось ее сердце.

– Эммануэль! Эммануэль! – прошептала она. – Куда вы отправляетесь?.. Куда ты идешь?

«О! – подумал маркиз, – какое мучение!» И громко ответил: