Александр Кердан - Невольники чести

— Тут и гадать нечего. Мы же с Францией союзники. Вспомните, при покойном императоре Павле Петровиче казаки наши готовились к походу на Индию вместе с войсками Буонапарте… — произнес лейтенант Головачев.

— Это когда было! Все эти приготовления — день минувший. С этим узурпатором России не по пути… Особливо после того, что случилось в Венсене, — отчеканил лейтенант Ратманов.

Головачев стоял на своем:

— Не забывайте, милостивый государь, как сильна французская партия в столице: князья Куракин, Кочубей, граф Нессельроде…

— Мнится мне, со времени восшествия на престол государя нашего Александра французскую партию составляют токмо дамы в салонах… Им-то ничего лучше парижской пудры во всем свете не сыскать! — попытался придать беседе несколько иной лад академик живописи.

— И все же баталии не избежать, — вернул разговор к военной теме Кошелев. — Вы слышали, господа, дабы положить конец континентальной блокаде, французы намерены высадиться на Британских островах? Буонапарте создал на западном побережье, близ Булони, целый лагерь и ждет сезона туманов, чтобы начать переправу…

— Нас сегодня более должна волновать наша миссия в Японию, господа, — наконец вступил в разговор и посланник. — Более того, от успеха оной зависит будущее Отечества нашего и здесь, и в американских землях, и в Европе.

Все притихли, ожидая пространных объяснений, так свойственных его превосходительству, но тот неожиданно умолк. Да и как объяснишь Кошелеву, Крузенштерну, Брыкину и тем паче чужеземцу Лангсдорфу все, о чем подумалось в этот миг.

Войны и перемирия, захват новых территорий, передел старых, покорение соседних народов, избавление от иноземного ига… Николаю Петровичу и без обращения к истории ясно: могущество любой державы определяется не одним просвещением и торговлей, но и пространственным размахом. Не напрасно же бились государи русские от Иоанна Грозного до Петра Великого за выход к морю! Не ради прихоти самодержцев пролита кровь многих тысяч русских людей, костьми своими выстлавших дороги на четыре стороны света! Не о том ли болит сегодня душа у самого Резанова, уяснившего, что все в этом мире взаимосвязано? Успех возглавляемой им миссии на Японских островах, несомненно, откликнется повышением престижа государства Российского в Европе и в Новом Свете… А это немало значит в условиях военных приготовлений Буонапарте…

В связи с замыслами узурпатора о мировом господстве волнует посланника и судьба российских владений в Америке. Там не одни лишь торговые прибытки сокрыты, но и потаенная мечта Николая Петровича о России — могучей и несокрушимой державе, колоссе, стоящем на двух берегах Великого океана, которому не страшны никакие корсиканцы в генеральских мундирах.

Россия сама будет определять исторические судьбы мира.

И пусть пока это все кажется невозможным, Резанов уверен: будущее — за его Отечеством!.. Но оно — далеко, а завтрашний день сокрыт в тумане, словно берег отдаленный, к которому стремится переживший уже немало бурь моряк…

Как примут российскую миссию японцы, не постигнет ли его посольство участь экспедиции поручика Лаксмана, в 1793 году вежливо, но решительно выдворенной с Японских островов?

Есть и еще одна тревога: дошла ли «Нева» до Кадьяка? Сумеет ли правитель колоний Баранов, промысловые ватаги коего истощены голодом, скорбутом и набегами индейцев, при помощи Лисянского и его команды отвоевать назад Ситху и Якутат, захваченные вероломными колошами в позапрошлом году? И пуще всего волнует посланника, как отнесутся к появлению у североамериканских берегов русского военного корабля соседи России по континенту: недавно родившиеся и активно устремившиеся на запад Соединенные Штаты и дряхлеющая родина некогда могучих конкистадоров — королевская Испания. Не вызовет ли сей факт новой агрессии супротив слабо защищенных российских поселений и острожков? Или, может быть, события в Европе, о которых шел сейчас разговор, заставят правителей и политиков всех стран на какое-то время забыть о далекой Аляске, развязав тем самым руки не токмо авантюристам вроде пирата Барбера, но и государственнику Резанову?..

Николай Петрович очнулся от дум, улыбнулся краешками губ: пауза чересчур затянулась… Произнес примиряюще:

— Политика политикой, господа, война войной… Но мы с вами на балу! Давайте веселиться, мы, кажется, совсем забыли о дамах…

В этот момент, словно подтверждая слова камергера, к собеседникам подошла Елизавета Яковлевна Кошелева. Обратившись одновременно и к генералу, и к гостям, она, сетуя на мигрень, извинилась и удалилась в дом, провожаемая столь же восхищенными взглядами присутствующих мужчин, сколько и недоуменным — собственного мужа.

Опытному царедворцу Резанову что-то в поведении молодой женщины показалось неестественным. Но дело государева посланника — блюсти интересы Отечества, а не разбирать поступки чужих жен, как бы привлекательны сии дамы ни были!

Однако не все из участников бала думали так же.

До чего же все-таки несправедливо устроен мир! В нем всегда так: чем лучше, веселей было вечером, тем сильней болит голова поутру… Особливо ежели пил ты все без разбору: шампанское, португальское, «казенку»… И ведь кто понуждал? Да никто! Просто собутыльники попались крепкие, и настроение у всех соответствовало моменту — одно к одному. Вот и набрались до зеленых соплей, до чертиков, скачущих в глазах, — по дюжине в каждом… Так что и не вспомнить даже, как до избы, где остановились на постой, добрели по темной, извилистой улочке. Не раздеваясь, бухнулись на лавки и забылись до сумеречного утреннего света угарным, тяжелым сном…

Граф Толстой проснулся первым от одновременного желания утолить сухость во рту и опорожнить измученный вчерашними излишествами желудок. Прислушался к хриплому дыханию соседей. Ох уж это убожество русских изб — в одной тесной горенке пришлось ютиться и самому Федору Ивановичу, и майору Фридерице — его вчерашнему собутыльнику, и титулярному советнику Брыкину, в их затянувшемся кунштюке участия не принимавшему, но осчастливившему приятелей этим углом. Именно Брыкин и умудрился снять сию квартиру для честной компании и, как оказалось, действительно осчастливил. Изб в поселении, способных вместить всех желающих, было явно недостаточно, так что большая часть флотских офицеров принуждена была остаться в тесных каютках «Надежды». Тем же, кто все-таки перебрался на берег, достались для расквартирования одни бараки, из коих постоянных обитателей — солдат и промышленных — переселили в шалаши и землянки. В наследство бывшие постояльцы оставили морякам полчища клопов и вшей. Посему рискнувшие поселиться под барачною крышей офицеры с завистью поглядывали на членов посольской миссии, имеющих более комфортное жилье.