Татьяна Недозор - Северная звезда

Когда девочка с библейским именем Сара чуть подросла и пообвыклась, они и в самом деле поженились. Лир продолжал ковать коней, а супруга стала их лечить – кое-какую науку варения зелий она от бабки успела усвоить. Она даже вылечила мужа от пьянства, за что тот был ей благодарен по гроб жизни. От этого брака, в коем муж и жена принадлежали к известным своей плодовитостью племенам, родилось четырнадцать детей, из которых умер лишь один. Китти была пятой дочерью Сары и Лира Брайтберри, и, видимо, кровь бродячих предков сказалась в ней особо сильно. Потому как в один прекрасный день она увязала в узелок свои вещи, взяла из копилки двенадцать долларов восемь центов, что скопились у неё за несколько лет, и отправилась на Аляску.

– Все только и говорят: золото, золото. Все за ним едут, – непринужденно рассказывала Китти. – Ну, я и решила – чем я хуже других? Что меня там ждет, в этой моей дыре? Там и замуж толком выйти не за кого. А если я найду золото, то стану завидной невестой – любой адвокат или даже судья рад будет посвататься! Ты тоже ведь едешь за золотом!

– Я вообще-то еду к жениху, – сообщила Мария.

– Ну, значит, он поехал за золотом! – солидно припечатала Китти.

– Хорошо. А что ты собираешься делать на этой Аляске? Как добывать это золото?

– А что непонятного? Стану старателем. А ты не знала, что есть там и такие? Думаю даже команду старательскую сбить из нашей сестры!

Ответ поразил Машу.

– Старателем? – недоверчиво покачала она головой.

– А почему бы нет? Женщины тоже могут искать золото. Женщины все могут! Я сильная – могу и землю копать, и на поле по целым дням вламывала, как те лошади. Я и ковать могу, в кузне отцу помогала! – Слушай, – вдруг спросила Китти, – а зачем ты вообще за меня заплатила? Нет, я, конечно, хочу сказать спасибо… А то ведь как пить дать заставили бы отработать… И хорошо, если только на камбузе.

Китти с явным испугом поежилась.

– Из христианского милосердия, – серьезно сказала Мария. – Бог велел помогать ближнему.

Правду сказать, она и сама не очень понимала зачем и почему, хотя не жалела о внезапном порыве души.

– Ладно. Давай-ка ложиться спать! Я тебе дам кое-что из одежды, чтобы ты могла снять наконец эти штаны.

– У меня есть своя одежда. Она в том сундуке, где я сидела.

– Ладно, мы достанем ее завтра. Если только капитан Уотлер в ярости не выбросил этот проклятый сундук за борт. Давай ложись на этот диван, он хоть и короткий, но выбирать не приходится.

Уже укладываясь, Китти вдруг тихо и искренне произнесла:

– Мэри, еще раз спасибо тебе, что ты согласилась за меня заплатить. Я не знаю, чем отплачу тебе, но я твоя должница…

Третья ночь, которую девушки провели на борту «Онтарио», оказалась беспокойной. От порывов штормового ветра корабль скрипел, стонал, трещал и, казалось, был готов разломиться пополам. Волны были такими огромными, что им ничего не стоило в одну секунду потопить корабль. Капитан Уотлер убрал людей с палубы, набив ими твиндек, как сельдями бочку, а то бы их мгновенно смыло за борт.

Большинство пассажиров слегло от морской болезни, но Мария, к своему удивлению, была не из их числа. Она даже подумала, что уже впрок настрадалась. К тому же штормовой порывистый ветер унес застоявшийся запах скотного двора, который её буквально бесил. Так что чувствовала она себя, в общем, хорошо. Но зато Китти проводила в кровати дни и ночи, жестоко мучаясь и ежеминутно называя себя дурой, которую понесло в чертово море…

Слава богу, на следующее утро они подошли к проливу Хуан де Фука, и шторм поутих. Воронова даже нашла силы выйти на палубу полюбоваться берегом и горой Олимпик, скрывающей свою заснеженную вершину высоко в облаках, а затем отправилась в столовую, хотя есть не хотелось. И там она узнала, что кому-то было сильно хуже, чем её соседке.

– Еще утром она жаловалась, что в боку колет, а потом раз, и все! И теперь стонет и воет, как сто чертей, и кричит, что умирает. О господи! Интересно знать, что она подхватила, уж не холеру ли? – сказал соседка Марии по столу.

– Господи, только бы не холера! – озабоченно сказала вторая.

– Не говори! Я даже боюсь подойти к ней.

– Это вы о ком? – осведомилась она.

– Да об этой нашей… мадам Жаклин!

Маша почувствовала сострадание к женщине, о которой так равнодушно отзываются, и спросила:

– Она заболела?

– Жаклин Дорсет? Она бредит и стонет.

У Марии окончательно пропал аппетит. К ее удивлению, разговор за столом переключился с Жаклин Дорсет на обсуждение модных фасонов дамских нарядов. Им нет до больной никакого дела! Ни малейшего!

Она вышла из столовой с пригоршней сушеных фруктов и галет для Китти, которая все еще была не в силах встать с койки, и прошла через толпу мужчин, ожидавших своей очереди в столовую.

Принеся Китти поесть (та только застонала при виде еды), отправилась на поиски каюты, где лежала больная, всеми покинутая Жаклин Дорсет. Женщины размещались в огромной каюте с трехэтажными, наскоро сбитыми нарами вдоль стен. Сундуки, сумки, ящики в беспорядке были расставлены повсюду и служили в качестве столов и стульев. На койках, рундуках, даже на полу валялись грязное белье, чулки, ночные рубашки. Хлебные корки, апельсиновая кожура, пустые бутылки, разбросанные футляры от губной помады и румян довершали картину. Каюта, пустая в этот час, была пропитана запахом дешевых духов, грязного белья и рвоты. Должно быть, примерно так выглядит и пахнет типичный притон, о которых она читала в книжках про Шерлока Холмса и сыщика Путилина.

– О Святая Дева! Помоги грешной дочери своей!

Стоны, протяжные и страдальческие, раздавались из-за занавески в углу каюты. Мария подошла к занавеске и решительным движением откинула ее.

Жаклин Дорсет посмотрела на девушку. «Мадам» трудно было узнать – её лицо осунулось, посерело, спутанные волосы разметались по подушке, на коже проступила сетка глубоких морщин. Цветущая молодящаяся дама обратилась в старуху. Правда, судя по всему, Жаклин Дорсет это было безразлично…

Полные невыразимой муки глаза, не отрываясь, уставились на пришедшую.

– Матерь Божья! Кто ты?

Даже голос ее изменился. Раньше он был глубоким и полным оттенков, а теперь стал бесцветным и осипшим от стонов.

– Я Мария Воронова, – растерянно сообщила девушка.

Взгляд Жаклин Дорсет вдруг стал осмысленным, как будто это имя ей что-нибудь говорило, но через мгновение опять потускнел.

– Как, Форонофф? Ты русская? А… – тяжело вздохнула мадам. – Русская… Понятно! Да, помню я твоих соотечественников в Париже… Все через одного сумасшедшие! Ты такая же. Ведь только сумасшедшая могла припереться к больной шлюхе! Святая Дева! Как больно! Все бросили меня… А впрочем, я их не виню. Они боятся заразиться. У нас, у шлюх, каждый за себя… Я сама начала с того, что сперла деньги у своей «мадам», когда тот барон проломил ей башку и она лежала при смерти…