Татьяна Недозор - Северная звезда

Запыхавшись, девушка быстрым шагом дошла до угла, где назначила ему свидание. С наступлением сумерек жизнь переносится с улиц внутрь домов. Как бы в подтверждение этого из ближайшего окна, задернутого шторой, донесся громкий женский смех, гитарные переборы…

Низкий чувственный голос невидимой певицы выводил под аккорды семиструнной гитары:

Затем из переулка донесся пьяный рык подгулявшего чернорабочего или извозчика.

Мария подумала, что ей не следовало выходить поздним вечером из дома одной. Девушка инстинктивно отступила глубже в тень дома. Потом вдруг устыдилась своих мыслей и попробовала их отогнать.

Чего ей бояться, в конце концов? Она не какая-то трусливая маленькая девочка, которая боится темноты, а дочь Михаила Еремеевича Воронова, мильонщика, сколотившего капитал не обманом и биржевыми спекуляциями, а лопатой и кайлом!

Однако ей не удавалось справиться с собой. К горлу подкатывала дурнота, ладони стали холодными и влажными, плечи дрожали.

Шло время. Возвышенные романсы, доносившиеся из-за окон, по мере того, как компания поглощала горячительные напитки (о чем говорили учащавшиеся взрывы смеха), сменялись развеселыми городскими песенками…

Она почувствовала истинное облегчение, когда из темноты вынырнул торопливо шагавший Дмитрий.

– Дмитрий! Дмитрий! Господи, наконец-то!

Девушка подобрала юбки и бросилась к нему.

– Машенька, ради бога, что случилось? Я очень испугался, когда получил твою записку. Что-нибудь стряслось?

Она не обращала внимания на его слова. Она прижалась к груди любимого, жадно вбирая в себя тепло его тела и постепенно успокаиваясь. Она любила его без памяти и ни за что не смогла бы с ним расстаться. Никогда!

– Любимая, пойдем отсюда. Не нужно, чтобы нас видели.

И они поспешили прочь, а в спину им летело залихватское:

… – Ну хорошо. Так что же все-таки произошло?

Мария любовалась его чеканным профилем с резко выступающими скулами и четкой линией подбородка. Она знала каждую черточку его лица, но чистота этого профиля не переставала притягивать ее.

– Давай поговорим об этом позже, ладно? Я просто хочу побыть с тобой и не думать при этом о неприятностях.

Он внимательно посмотрел на нее:

– Что еще за неприятности? Расскажи мне все как есть. Давай пойдем ко мне и там спокойно поговорим.

Она тяжело вздохнула.

– Я вижу, разговор предстоит действительно серьезный, – глядя на неё, резюмировал Дмитрий. – И не стоит вести его на улице. Пойдем ко мне.

Дома перемежались какими-то сараями и заборами, полуразвалившимися флигелями времен чуть не Елизаветы Петровны, проходными дворами, тупичками, крошечными чахлыми садиками и еще черт знает чем.

Наконец, они подошли к двухэтажному дому с жилым цоколем, явно знавшему лучшие времена, широкую лестницу которого украшали два гипсовых облупившихся льва. Каково же было её изумление, когда Дмитрий открыл перед ней маленькую дверь, почти вровень с землей, и повел ее вниз по крутым ступенькам.

Хотя две меблированные комнатенки, в которых обитал Дмитрий, не были просторными, гостья заметила, что мебель аккуратно протерта и на ветхом ковре – ни пылинки. Окна почти вровень с тротуаром. На подоконнике – «Санкт-Петербургские ведомости», раскрытые на статье о «золотой лихорадке» на Аляске.

– Мне повезло, что я нашел такую дешевую квартиру. Все потому, что я поладил с хозяйкой дома. Я иногда помогаю ей…

Дмитрий осекся.

Мария, не слушая его, отошла к окну и увидела колеса проезжающего экипажа. Бедный Дмитрий! Наверное, он делает какую-нибудь грязную, тяжелую работу, может, даже выносит мусор, и ему стыдно признаться в этом. Но из-за этого она не станет любить его меньше. Наоборот, она восхищается его умением не бояться никакой работы. И потом, не вечно же он будет бедствовать…

Он подошел к ней сзади и обнял за талию. Мария почувствовала его дыхание. Кровь застучала у нее в висках, сердце забилось так сильно, что готово было выскочить из груди. Только Дмитрий мог привести ее в такое волнение…

– Я боюсь, что отец не даст согласия на то, чтобы мы поженились. Но это полбеды. Главное… он изменил завещание.

По мере того как она говорила, лицо Дмитрия постепенно темнело от ярости.

– Но это нонсенс, бессмыслица! Ставить условием завещания твой брак с этим типом! О чем он только думал?

– Он думал о моем будущем, – заступилась Маша за отца. – И я его люблю за это. Но как мне теперь быть? Я не хочу выходить замуж за Арбенина. Он… Он мне отвратителен!

Дмитрий, казалось, не слышал ее слов.

– Ты должна уговорить его переписать завещание. Если он один раз это сделал, то сможет сделать и другой. Тебе будет трудно, я понимаю, но все же легче, чем… потом просить милостыню.

Мария попыталась улыбнуться.

– Но если ты выйдешь за меня, то получишь лишь малую толику капитала! Как ты не понимаешь? Этого нам не хватит для настоящей жизни!

– Ну и что? Мне вообще не нужны папины деньги. Мы с тобой прекрасно обойдемся и без них.

Лицо Дмитрия стало чужим и неприятным. Она никогда его таким не видела.

– Тогда… Самое лучшее, что ты можешь сделать, это вернуться к своему отцу и попросить у него денег на какое-нибудь бриллиантовое колье, – с обреченной горечью процедил он. – Боюсь, теперь-то мы уж наверняка не увидим ни гроша из твоего наследства…

– Тебя так волнуют деньги моего отца?! Тебе действительно так важно их получить?

– Да.

– Он, между прочим, еще не собирается умирать!

На мгновение серые глаза Дмитрия приобрели жесткий стальной блеск. Но только на мгновение. Он улыбнулся.

– Мария, ты, наверное, считаешь меня жадным и… сребролюбивым?

Он подошел и обнял ее.

– Ты никогда не знала нужды и поэтому не можешь понять, что такое жизнь без денег. Я тоже родился в богатой семье, ты знаешь! Мой отец был действительным статским советником, его прочили в товарищи министра… хотя это уже не важно. Он потерял все свое состояние, когда лопнул Генеральный Русско-Азиатский банк. Это подкосило мою мать, она умерла от горячки в том же году. Он не вынес этого и через год покончил с собой. После его смерти не осталось ничего, кроме долгов. И я пошел в приказчики к биржевику… К бывшему крепостному деда… – уточнил он. – Работал, бывало, по десять – двенадцать часов, не вставая из-за стола, так, что к концу дня тряслись руки и воспалялись глаза. Слава богу, получил от дядюшки грошовое наследство, но его хватило лишь на то, чтобы с голоду не умереть. Я и в Горный поступил лишь потому, что только в нем двоюродная бабка могла мне выхлопотать обучение на казенный счет…