Владимир Бутенко - Державы верные сыны

– Нет, мил-друг Степан. Сами виноваты, что в ловушке очутились. И казаками прикрываться нечего. С командиров спрос! Будем биться! И Бога молить, чтоб чудо явил! Сдаваться я не соглашусь. И клятва казацкая – жизни дороже. Ты, Степушка, не робей. Сразу, двумя полками, коли Господь призовет, на тот свет явимся. В рай попадем. Песни там заиграем!

Невеселая шутка вызвала у Ларионова вздох.

– Давай еще здесь землю потопчем… Я этот разговор, Матвей Иванович, завел только ради тебя. А раз одного мы мнения, – значит, будем баталию продолжать.

Платов пригладил рукой густые, жесткие от пыли и муки волосы. Не высок, но ладен, крепко сшит. Попыхивая трубкой, он стал обходить сотни, отпуская остроты, чаще соленые, подбадривать уставших и приунывших, хвалить отличившихся при отражении неприятеля. Среди них оказался и сотник Ремезов.

– Видел, видел, как ты со своими усачами полосовал османов! – одобрительно произнес полковник, замечая на плече храбреца повязку. – Ранен?

– Малость есть, Матвей Иванович.

– К награде представлю.

Платов испытующе посмотрел ему в глаза и дружески кивнул. В этот момент на правом фланге поднялся непонятный переполох. Катились по рядам радостные возгласы. Платов и подошедший к нему Ларионов переглянулись. К ним мчался растелешенный до пояса, но в заломленной шапке на голове, урядник Кислов.

– Матвей Иванович! Пыль на бугре. Никак уваровцы!

Полковники поспешили за ним, еще не веря в эту желанную новость. Ординарец расторопно подал Ларионову «першпективную» трубу. И тотчас полковник выкрикнул:

– Уваров! Аким со своим полком! В лаву строятся…

Появление казачьей конницы, вынырнувшей из балки, застало крымчаков врасплох. Командование их совещалось. Закубанцы устроили на глазах осажденных джигитовку. Отряды горцев и ногайцев отдыхали перед решающей атакой.

Развернутым строем, на полном скаку уваровцы с тылу врезались в татарское войско. И то, что так влекло Платова в час приступа, теперь можно было предпринять. Сверх того, именно этого и требовала возникшая вдруг благоприятная ситуация.

– На-конь! – возбужденно торопил казаков полковник, глядя в сторону берега, где укрывались лошади. – Всех в бой!

Уцелело их меньше половины, около четырехсот голов. И все были задействованы в вылазке, возглавляемой самим Платовым. Казаки лавой обтекли закубанцев, отчаянно вступили в бой. Иноверцы под их напором дрогнули, совершенно не ожидая такого сокрушительного удара. Слух, что и сзади насели русские, привел Девлет-Гирея в замешательство. Прервав совет, он отослал военачальников к своим отрядам, приказав отходить по эллипсу, дабы не мешать друг другу. Тем временем платовцы разметали конницу закубанцев, обратив их в бегство.

– Шайтаны! – не сдержался Девлет-Гирей, наблюдая, как брат Шабаз пытается образумить горцев и ногайских мурз, принявших решение скоропалительно отступать. Гнев душил хана: «Жалкие вояки! В первом же бою сполна показали себя. За моей спиной хотели блага получить! Не завоевать, а даром взять… Как стадо, убегаете от пастуха! Если бы подоспели кабардинцы, они бы в прах разнесли урусов!»

Крымское войско стало беспорядочно и почти неуправляемо пятиться по длинному косогору к югу и западу, отбиваясь от казачьих сотен. Тяжелая смута и ожидание развязки, пережитые донцами в осаде, обратились в их душах в необоримую ярость.

Ремезов рубился впереди треугольного строя, издревле привычного для донцов. Влево и вправо от него – уступами – держались казаки полусотни. Сидорин вертелся на своем жеребце, выманивая джигитов, и когда те бросались вперед, из заднего ряда появлялись здоровила Михайлов и Яровой, умеющие владеть шашкой обеими руками. Скрещивалось оружие, и в этот момент неприятельского воина, отвлеченного рубкой, настигал удар пики. Ему на помощь бросались единоверцы, и снова смертельная круговерть охватывала ряды сражающихся. Забурдыка Пахарин вырвал у кого-то из крымчаков щит и охаживал им врагов. Голубоглазый Акимов колол османов пикой, бил из-за спины бородача Белощекина, молящегося вслух даже в бою. У этого лихого богомола был обоюдоострый меч, – то ли немецкий, то ли польский, которым он орудовал, как Илья-Муромец, не подпуская к себе врага на сажень. Рядом с ним всегда находился хитроумный Рящин, пуляя в супротивников из пистолета или ружья.

Платов, вошедший в азарт сражения, к удивлению, обнаружил, что пехотинцы крымчаков мчатся к становищу едисанцев, к их отовам, поднятым на арбы. Да и крымчаки ли это были? Обожгла мысль: «Неужели ногаи переметнулись? Помогали Девлетке?!»

Десятка три казаков из ларионовского полка развернули коней, пускаясь в погоню. Не разбирая, кто перед ними, закубанцы или мирные едисанцы, они в несколько минут положили всех, кто умышленно или случайно находился на поле брани.

Девлет-Гирей и калга окончательно потеряли управление своей армией, когда верстах в пяти от Калалы их правый фланг был атакован кавалерией подполковника Бухвостова. Его гусар-ахтырцев вел капитан Петрович, а роту драгун – подпоручик Алексеев. С ходу, слаженно пальнули две русские пушки, наводя на отступающих ужас.

Невероятно, но рассеянная турецко-татарская армия, во много раз превосходящая отряд Бухвостова, стала суетно откатываться в степь. Донцы и гусары гнались за неприятелем несколько верст. Только теперь, когда исход сражения был предрешен, русским осмелились помочь хорошо вооруженные едисанские всадники…

После сражения, уже в вечерних сумерках, командиры съехались у вагенбурга.

Бухвостов, рослый, с густыми пшеничными волосами, спешившись, обошел вместе с Ларионовым укрепление, удивленно осмотрел окопы, рвы, пробитые кули, в которых щетиной торчали стрелы. Россыпи золотистого зерна были втолчены вдоль земляного вала в черную сыроватую землю. В похолодевшем воздухе начинал ощущаться смердящий дух погибших воинов и лошадей.

– Заставьте ногайцев похоронить врагов, как подобает магометанам. Они дрались до конца. Уважения достойны все, кто дорожит клятвой. А наш Джан-Мамбет, когда я послал к нему офицера, отказался вступить с ханом в бой. Отказался, хотя имел три сотни конницы.

С ординарцами – Ареховым и Кошкиным – подскакал возбужденный, краснолицый Платов. В его глазах светилась радость. Бухвостов не утерпел, шагнул навстречу и крепко обнял.

– С викторией тебя, Матвей Иванович! Бог вас с Ларионовым зело любит! И не чаял застать вас в живых.

– Нападение неприятеля, господин подполковник, отражено. Ранены есаулы Куприков и Полухин, хорунжие Калмыков, Королев, Михайлов и Терентьев. Потери считают. Убитыми покамест числятся восемь казаков, поранено – полсотни. Лошади, как видите, в большинстве потеряны… Казаки сражались доблестно и похвально…