Валерий Поволяев - Бросок на Прагу (сборник)

Ни одного из эсэсовцев взять в плен они не сумели — те не дались, предпочли умереть.

— Вольному воля, — произнес Горшков понимающе: он и сам бы так поступил.

Дорога, монотонность ее, слаженный, спекшийся в несколько слоев гуд моторов, неторопливое движение земли и камней, уплывающих под днище «виллиса», продолжали вгонять в сонную одурь — все вроде бы видел Горшков, все контролировал, а реакции никакой, движения были вялыми, в голове стоял звон, единственное толковое, что могло возникать в ней, — воспоминания. Ну хоть это-то… Пусть будут воспоминания…

Следующий привал сделали у длинного прозрачного озера, схожего с гигантским дамским чулком. На берегах чулка росли низенькие раскидистые сосны.

— Красивая здесь природа, товарищ капитан, — заметил Мустафа, набирая воду, оглянулся на солдат, облюбовавших камень, похожий на могильный и поливавших его из своих «брандспойтов», повысил голос: — Эй, орлы! Отошли бы подальше, не то всю воду в озере испортите.

— Не попадет — не дотянется, — лениво молвил один из «орлов», глядя, как пенная струйка, проложив себе дорожку между его сапогами, шустро поползла вниз.

— Смотри, морду набью, — предупредил Мустафа.

«Орел» поспешно наступил на струйку сапогом.

— Так-то лучше, — сурово молвил Мустафа.

Берег у озера был пологим, места свободного на нем — хоть на танке катайся, — много было, поэтому разместилась на берегу вся колонна, до единой машины; и «тридцатьчетверки», и «доджи» с пушками. Горшков расправил плечи и выпрыгнул из «виллиса».

Народ, напившись воды, полез в озеро: это же самое милое дело — войти в него в сапогах, по края голенища, хватить пару пригоршней, плеснуть себе в лицо, прополоскать рот.

Капитан поступил, как и все, также не удержался, сошел в озеро — сделал это аккуратно, чтобы не зачерпнуть своими прочными яловыми сапогами воды, подцепил горсть студеной влаги, обдал лицо. Господи, по чего же хорошо тут; была бы его воля (если бы не было, конечно, войны), остался бы он на этом озере надолго. Может быть, навсегда. Ловил бы рыбу, вскопал бы себе огород, выращивал картошку и огурцы, завел бы корову и жену, детишек бы настругал…

Ох, мечты, мечты… Горшков зачерпнул воды пилоткой, выпил немного — несмотря на то что озеро было горным, вода в нем припахивала тиной: то ли здесь водилось слишком много рыбы, то ли местные лягушки слишком часто занимались в воде любовью, то ли дно действительно заросло тиной…

Капитан выжал пилотку и надел на голову — мокрая, она приятно холодила виски и затылок.

В это время на длинный зеленый берег вынеслись два «доджа» и две полуторки, засыпанные по самый верх дорожной пылью, со скрипом затормозили у головного «виллиса».

Из переднего «доджа» неторопливо выбрался пожилой человек в старом танкистском комбинезоне, огляделся, отыскивая глазами командира.

Горшков, поспешно раздвигая воду сапогами, вылез на берег, направился к «доджам». Пожилой командир вскинул руку к виску:

— Разрешите доложить: по указанию генерал-майора Егорова приданы в помощь ваше группе… Передвижная ремонтная мастерская. Начальник мастерской инженер-капитан Ельков. — Ельков стер ладонью пот со лба и добавил со вздохом: — Еле догнали вас. Скоростенку вы набрали хорошую.

В ответ Горшков согласно кивнул, протянул руку. Представился:

— Капитан Горшков. Командир группы.

Ельков улыбнулся застенчиво, косовато, обнажил в улыбке серебряные коронки:

— Я помню вас. Уже встречались. По одному… скорбному делу.

— Так точно, товарищ инженер-капитан, — сухо ответил Горшков. — Как ваше имя-отчество?

— Петр Иванович.

— Петр Иванович, загоняйте свою команду в озеро — пусть хоть умоются мужики. Через… — Горшков поглядел на часы, — через семь минут отправляемся дальше.

— Где мне занять место в колонне? — деловито поинтересовался Ельков.

— Перед «тридцатьчетверками».

— Добро. — Ельков махнул рукой мастеровым людям, сидевшим в его «доджах» и полуторках, — бывалым, с посеребренными висками дядькам, совсем не по-солдатски сутулящимся в кузовах, выкрикнул: — Сарынь на кичку! Привал семь минут!

Мастеровой люд зашевелился, — правда, шевелился он не так, как молодые ребята, движения их были скупыми, рассчитанными, четкими, не было в них, скажем так, артиллерийской или пехотной расхристанности, где десять метров влево или сто метров вправо не играют никакой роли…

А вот дальше пожилые люди повели себя, как мальчишки, — не скрыли восторга перед озером, чистой водой, темными елями, мягкой шелковистой травой, обметавшей берег по окоему, — лица у них подобрели, расплылись в восторженных улыбках, согбенные фигуры распрямились. Один за другим ремонтники также полезли в воду. И также в сапогах — снимать обувь не было времени.

Через несколько минут капитан Горшков вновь посмотрел на наручные часы. Вздохнул с сожалением — конечно, народу надо было дать еще хотя бы десяток минут на отдых, но времени не было. Он неохотно запрыгнул в «виллис», оглянулся на гладь озера-чулка со вздохом и махнул рукой:

— Вперед!

Влажная пилотка, туго натянутая на голову, приятно холодила темя, виски, затылок. Горшков запустил внутрь руку, поправил волосы и придавил их сверху пилоткой.

Водитель заковырялся в стартере, хорошо разогретый мотор не захотел завестись с ходу — такое бывает и с заморскими моторами, — «доджи», стоявшие за «виллисом» довольно пофыркивали движками, а «виллис» все продолжал завывать стартером. Вполне возможно, у водителя руки росли не из того места — такое тоже могло быть.

— Вот зар-раза, — водитель выругался, — мама американская!

Наконец «виллис» хлопком выбил что-то из трубы, откинул от себя длинную струю сизого дыма и возмущенно затрясся — мотор его заработал.

— Ну, чума американская, — вновь выругался водитель.

— Трогай, — спокойно произнес Горшков, про себя же подумал, что техника американская хоть и «зачумленная», а с какой стороны к ней ни подойди, за какой конец ни уцепись, «студебеккер» все равно раза в четыре будет лучше нашего зиска уральского производства — по всем позициям переплюнет.

Водитель в третий раз помянул нехорошим словом американскую технику и нажал на газ — «виллис» взвыл дурным голосом и проворным козлом прыгнул вперед.

— Тихо, тихо, тихо, — осадил шофера Горшков. — С техникой вести себя надо ласково, понял?

Тот в ответ пробормотал что-то невнятное, о днище машины заскреблись струи песка, выбиваемые передними колесами, Горшков приподнялся посмотреть, как в колонну втискиваются машины передвижной мастерской, — те втиснулись грамотно, будто всю дорогу шли в строю, следом загромыхали моторами, зашевелились «тридцатьчетверки» — через несколько минут в движении находилась уже вся колонна.