Валерий Поволяев - Бросок на Прагу (сборник)

Через несколько дней Горшкову был вручен партийный билет — на фронте это делалось быстро, не то что в пору, когда перестало пахнуть порохом.

Горшков не знал, как выглядит Господь — наверное, так же, как и изображен на иконах, а может быть, и не так, но в то, что Он есть, верил. В то, что люди под Его влиянием становятся добрее, тоже верил, даже более — видел это.

А то, что Господь спасает людей, если те молятся, ощутил на себе.

Однажды они втроем возвращались из поиска: Горшков, Мустафа и ефрейтор Дик. Дело было осенью, в холодную дождливую морось, которая не прекращалась несколько дней подряд — от звука мелкого дождя ломило не только зубы, ломило даже скулы и затылок. На той стороне взяли документы — как потом выяснилось, важные, — изъяли их у офицера-порученца, осуществлявшего связь между двумя пехотными полками, оторвались от преследования и неожиданно для себя угодили в болотную ловушку — кругом оказалось болото: вода, вода, вода, одно болото смешивалось с другим, перемежалось без всяких перемычек, иногда между ними возникало озеро, вот к такому озеру группу разведки и прижали. Шансов уйти не было ни одного — нужно было молиться и принимать последний бой.

И тут Горшкова осенило — надо укрыться от преследователей в озере, прямо в воде. Документы засунули в резиновый мешок — такой всегда носили с собой, для спасения бумаг, — срезали по камышинке и скрылись в непрозрачной заиленной глуби.

Немцы уперлись сапогами в озеро, поняли, что его не пройти, и открыли пальбу по всем кочкам, — по чистой воде не стреляли, там разведчикам спрятаться было негде, — израсходовали дневную норму патронов и несолоно хлебавши ушли.

А бойцы отсиделись в воде, потом выскреблись на берег, обсушились и ночью отправились к своим. Дошли благополучно, никого из них не зацепило, хотя фрицы могли уложить всех. Горшков считает: помогла молитва «Отче наш, иже еси на небесех…» Когда-то мать учила ей в детстве, приговаривала тихонько: «Эта молитва — всем молитвам молитва, в любой беде поможет», позже, в горячке безбожных комсомольских будней, он ее забыл, а на фронте вспомнил… Теперь уже не забудет никогда.

А в Польше, в уличном бою, немец — кажется, сапер, судя по значкам, украшавшим петлицы, — в упор всадил в него очередь из автомата — и ничего, все пули мимо. Одна из пуль только срезала звездочку на погоне, тем дело и закончилось.

В Польше всякое бывало — странная страна, там всех было полно, и друзей, и врагов, впрочем, врагов, кажется, было больше, хотя кто друг, а кто враг, разобрать не всегда можно было и уж тем более не всегда разглядеть невооруженным глазом.

Пятеро бойцов из группы Горшкова отправились в разведку в один из небольших городков — городок тот был старый, знатный, с живописными развалинами крепости, успешно сопротивлявшейся когда-то налетам рыцарей-псов, и двумя костелами, свидетельствовавшими о том, что жители городка были людьми набожными.

Немцы покинули городок без боя, ни одного выстрела не сделали, — сожгли в большом костре кучу книг и бумаг и удалились, — городок можно было занимать.

Через час сюда вошел стрелковый батальон, — усталый, но довольный тем, что не надо было подставлять под пули свои головы, следом — две батареи артиллерийского полка. Разведчики же, пока суд да дело, решили заглянуть в действующий шинок, над которым висела кудрявая струйка дыма, — пропустить по чарке.

Старшим у разведчиков был Аверьянов — в прошлом бригадир садоводов из-под Ефремова, мужик обстоятельный, сообразительный, награжденный двумя орденами Красной Звезды.

Шинкарь, увидев разведчиков, расплылся в широченной, от уха до уха, улыбке, потыкал рукою в лавку: садитесь, мол, панове-граждане-товарищи-господа!

Ну, панове-товарищи и сели. Шинкарь быстро сообразил разведчикам закусочку — горячую, только что пожаренную кровяную колбасу, домашнюю, с чесночком, несколько маринованных огурцов, тарелку мягкого, недавно испеченного хлеба, — неплохо, однако, жил при фрицах шинкарь, затем середину стола украсил хрустальной посудиной с прозрачной, как слеза, влагой. Хорош был тот графинчик… Один из разведчиков немедленно подсунулся к нему, приподнял пробку за макушку-шишечку, восхищенно шмыгнул носом.

— М-да-а, — только и проговорил он.

Разведчики не выдержали, дружно грохнули:

— Что, до печенок прошибло?

— Глубже!

— Наливай! — скомандовал Аверьянов.

Холодную, радующую глаз жидкость разлили по стаканам. Шинкарь услужливо подал алюминиевые, украшенные витиеватым растительным рисунком вилки с изогнутыми ручками — самый раз был «струмент» под кровяную колбаску.

Все выпили до дна, Аверьянов только половину, спиртным он увлекался не очень, мог вообще обходиться без алкоголя, даже примерзая к стенке окопа в лютую пору, когда, кажется, только водка и спасала людей, поставил стакан на стол, подхватил горбушку мягкого хлеба и затянулся дивным, памятным с детства духом ржаной черняшки. На глазах у Аверьянова даже крохотные слезки выступили — вспомнилось прошлое.

— Чего, старшой, до дна не допил, — поинтересовался один из разведчиков, — оставил чего? На завтра, что ль?

— На завтра, — спокойно кивнул в ответ Аверьянов.

— Да он вообще не по этой части, — пояснил кто-то.

— А по какой?

— Об этом старшой расскажет сам. Наливай по второй!

Так и шел незатейливый мужской разговор за деревянным, чисто выскобленным столом в шинке — слишком давно не были бойцы в подобных заведениях, слишком редко выпадала на их долю домашняя еда, а такая лакомая штука, как жареная кровяная колбаса была тем самым блюдом, которое фронтовой повар никогда ни за что не приготовит, не дано просто… В общем, расслабились мужики.

Потом стало происходить нечто невероятное, страшное: один из разведчиков неожиданно схватился за голову, сжал ее руками и хрипло, со срывающимся дыханием прошептал:

— Не могу!

— Что с тобой? Перебрал?

— Нет, не перебрал.

— Тогда чего не можешь?

— Воздуха нет, дышать нечем. И перед глазами все плывет. Туман какой-то…

— И у меня перед глазами туман, — пожаловался угрюмым тоном второй разведчик, — не пойму, в чем дело…

— Может, газы? — неуверенно предположил кто-то. — Немцы могли пустить газы.

— Не могли. Исключено.

— А у меня вместо одного шинкаря — целых четыре, — слабым голосом проговорил третий, потянулся к автомату, но взвести затвор и выстрелить не успел — потерял сознание и ткнулся головой в стол.

Следом за ним откинулся на спину второй разведчик и с грохотом полетел на пол. Происходило что-то непонятное, неведомое, неконтролируемое, страшное, потустороннее, сатанинское, словно бы над людьми нависла смерть.