Виталий Гладкий - Повелители волков

Тириасп тяжело вздохнул. Недобрые вести привез две недели назад гонец от самого царя, ох, недобрые. Персы шли войной на скифов, и путь их лежал через земли агафирсов. Царь категорически приказал из поселений не уходить, не оказывать им никакого сопротивления, а встретить воинов царя Дария благожелательно, оказать им теплый прием и выполнять все их требования.

«Похоже, наш царь совсем из ума выжил, — зло подумал Тириасп. — Где это видано, чтобы захватчиков ублажали и умасливали, как лучших друзей? Конечно, воевать против персов может только безумец, но не лучше ли все-таки уйти в леса, чтобы там переждать лихие времена? Ведь когда идет армия, она сметает все на своем пути; любой чужой человек для воина враг, открытый или затаившийся, а с врагами известно как поступают…»

Еще раз окинув глазом зеленеющие поля и представив, во что они превратятся под копытами конницы персов, Тириасп с тяжелой душой мысленно вознес молитву Дарзаласу — великому богу агафирсов и фракийцев, и направился к зданию общинного совета. Там уже собрались старейшины и жрецы поселения, чтобы посовещаться и решить, как быть дальше.

Перед зданием стоял большой камень с рельефным изображением Дарзаласа на коне. Бог вышел как живой. Он мчался на коне с копьем в руках в сопровождении охотничьего пса. Развевающийся плащ за спиной добавлял барельефу живости, подчеркивая стремительность движения. У подножья камня лежали свежие полевые цветы и стояли небольшие плошки с жертвоприношением — зерно, лепешки, мед в сотах и небольшой кувшин вина.

Вождь поклонился изображению Дарзаласа, прикоснулся к камню рукой, и Тириаспу вдруг показалось, что в этот миг кто-то подсказал ему верное решение сложной проблемы. Приободрившись, Тириасп начал подниматься по ступенькам к входной двери общинного здания.

Когда на совете появился Тириасп, спор был в самом разгаре.

— …Как царь сказал, так и должно быть! — не по своим годам кипятился один из старейшин, совсем дряхлый старец.

— Царь далеко, ему легко издавать такие приказы! — отвечал самый молодой и горячий из всех собравшихся, который к старейшинам имел опосредованное отношение, он командовал ополченцами поселения. — Персы всегда отличались жестокостью! И я просто не понимаю наших вождей, которые не захотели принять участие в войне против Дария вместе со скифами Иданфирса.

— А тебе и не нужно понимать! — отгрызнулся старец. — Молод еще. Делай, что велят, и не размышляй слишком много.

— Нашему птенчику захотелось повоевать, — насмешливо сказал кряжистый старейшина; он, как и Тириасп, был сплошь в татуировках. — Если мы надумаем сопротивляться, персы убьют всех мужчин, женщин уведут в рабство, а наше Мидне [72] Мидне — поселение, деревня; здесь наименование. сожгут.

— Они в любом случае нас не оставят в покое, — мрачно заявил старший жрец, жилистый старик, прическа которого представляла собой множество тонких косичек, связанных на затылке в узел черной лентой. — Дарзаласа выбросят в реку, а нас заставят молиться своему Хормузду. Так они поступили с фракийцами, а жрецы гетов уже плачут по своим святыням. Персы разрушают их беспощадно.

Жрецам поселения было что терять. Им причиталась часть урожая и охотничьей добычи, поэтому новая вера, которую конечно же принесут на своих копьях персы, лишала их средств к существованию, и про безбедную жизнь можно будет забыть.

— Уходить нужно… — Это подал голос самый молчаливый из всех старейшин; он был еще не стар, но к его мудрым советам прислушивались — старейшина говорил редко, но метко. — Спасать женщин, детей. Благополучие наживное, а вот жизнь не вернуть.

— Что значит — уходить?! — взвился как ужаленный дряхлый старейшина. — Оставить наши дома, посевы… да и скот тоже, ведь весь с собой не заберешь. Как так можно?! Царь Дарий мудр, он требует лишь подчинения.

— И чтобы завоеванные персами народы платили дань, чаще всего неподъемную, — снова бросил реплику молчаливый старейшина.

— Но в лесах долго не усидишь, — возразил ему жрец.

— А персы долго здесь и не задержатся, — сказал Тириасп и поднял вверх свой жезл, призывая к тишине и спокойствию. — Я выслушал ваши доводы и принимаю решение. Женщины, дети, юноши и часть мужчин, обученных обращаться с оружием, уйдут в наше потаенное место, забрав все свои сокровища и взяв немного одежды, а также продукты. Там есть землянки, они, конечно, старые, крыши у них прохудились, но это не беда, дело поправимое. Места в землянках всем не хватит, придется строить шалаши, — я думаю, до наступления холодов персы вернутся домой. Все руководство исходом возлагается на тебя, — указал он пальцем на командира ополченцев. — Большую часть скота и лошадей тоже нужно увести подальше в леса. Этим займутся пастухи, количество которых должно быть увеличено. В поселении… — Тут голос Тириаспа стал жестче. — В поселении останемся мы, другие старики, женщины в годах, и немного мужчин, в том числе калеки. Всем нельзя уходить — приказ царя нужно исполнять. Кроме того, оставим и часть стад. Иначе персы сильно обозлятся, что им нечего есть. Встретим персидское воинство, как подобает радушным хозяевам и как наказал наш царь.

После речи Тириаспа в общинном здании воцарилась мертвая тишина. Даже мухи перестали жужжать, словно почувствовали важность момента. Собравшиеся молчали и когда собрались расходиться; свои мысли они оставили при себе — слово вождя было законом…

Сотник Арпаг, под командованием которого находилось три десятки лучших, отборных разведчиков персидской армии, уже битый час наблюдал за поселением, которое именовалось Мидне. Это он выяснил, когда его воины притащили какого-то недоумка; тот не понимал ни одного из тех языков, на которых к нему обращались. Он ответил внятно лишь на единственный вопрос, когда ему показали на поселение. «Мидне, Мидне!» — залопотал ублюдок. Арпаг зло сплюнул и с отвращением поморщился; десятник, правильно истолковав гримасу на лице командира, одним коротким и точным движением полоснул агафирса острым ножом по горлу, и пинком отправил бездыханное тело в кусты, да так удачно, что даже не замарался в крови.

Разведчики Арпага и добрых пара десятков таких же отрядов шло впереди персидского войска — царь Дарий и военачальники опасались засад, на которые варвары были великие мастаки. Сам царь Кир Великий испытал на себе, попав в ловушку, устроенную заморскими саями и массагетам, где и был убит. Дарий в потаенных мыслях считал себя умнее Кира, поэтому предпринял все необходимые меры, как ему казалось, чтобы не попасть впросак.

— В этом Мидне никого нет, — тихо сказал на ухо Арпагу его помощник, датапатиш-ветеран.