Гарри Тертлдав - Оружие юга

— Американцы, вы все, конечно, знаете, что я готов отдать всю свою кровь и свою жизнь, лишь бы не видеть свой любимый народ разделенным.

— Мы можем помочь тебе в этом, ей-богу! — грубо перебил его кто-то, и прокатился хор насмешек. Линкольн продолжил речь, игнорируя выкрики: — Обе стороны конфликта говорили на одном языке, молились одному Богу, и победа Юга это факт, хотя и очень горький для меня. Но пути Господни неисповедимы. У меня нет никакой предубежденности против этих людей, которых я до сих пор считаю своими братьями, как и раньше.

— Зато мы не считаем вас братьями! — выкрикнул все тот же задира. Ли подумал, что парень не совсем прав, хотя в дни войны он согласился бы с ним. Линкольн действительно хотел видеть одну нацию, а не федерацию суверенных штатов, и действовал соответственно своей вере, хотя и ошибочной, по мнению Ли.

Тот продолжал: — Вы отвергли меня, и имели на это право, видя, что я не смог сохранить Союз, который клялся защищать и отстаивать. Но я всего лишь один маленький человек. Поступайте со мной, как считаете нужным… Это меньшее, что я заслуживаю. Но я прошу вас, народ Кентукки, всем сердцем, всей душой и всем своим разумом не отвергать Соединенные Штаты Америки.

Раздался свист наряду с редкими возгласами одобрения. Линкольн проигнорировал и это. Ли имел странное чувство, что тот разговаривает сам с собой там, на трибуне, но в то же время отчаянно надеясь, что другие услышат его.

— Важные принципы могут и должны быть ясными. Мы все говорим, что мы за свободу, но это не всегда означает одно и то же. В Соединенных Штатах свобода означает, что каждый человек может делать то, что ему заблагорассудится с самим собой и своим трудом; на юге то же слово означает, что некоторые могут поступать, как им заблагорассудится с другими людьми и тем, что они производят. Для лисы воровство кур у фермера выглядит свободой, но как вы думаете, куры согласны с этим?

— Надо же, честный деревенский Эйб рассуждает о лисах и курятниках, — сказал Чарльз Маршалл с насмешкой в голосе. Ли хотел было кивнуть, но передумал. Такие образы он мог себе представить, услышав их из уст Джефферсона Дэвиса, но в исполнении Линкольна это прозвучало более ярко, чем какая-либо привычная, гладко сформулированная фраза. И это находило отклик в нем самом. У Ли назревало неприятное чувство того, что враги его страны ближе ему, чем такие друзья, как ривингтонцы.

Линкольн продолжил: — Народ Кентукки, американцы, если вы решите поддержать юг, значит вы решите забыть Вашингтона и Патрика Генри, Джефферсона и Натана Хейла, Джексона и Джона Пол Джонса. Так помните об отцах нашего народа, помните о стране, которую так многие из вас смело защищали. Да благословит Бог Соединенные Штаты Америки!

И опять освиставших было больше, чем одобряющих. Ли иронически подумал о том, что Линкольновские три «американских» героя Вашингтон, Патрик Генри, и Джефферсон, были из рабовладельческой Вирджинии. Кровь Марты Вашингтон присутствовала в крови его жены. И Юг почитал отцов-основателей не меньше, чем Север; он вспомнил свой приезд в Ричмонд в день рождения Вашингтона, когда даже Военное министерство было закрыто. И если уж на то пошло, Вашингтон верхом на лошади был изображен на Великой Печати Конфедерации Штатов. На этот раз, у него не было никакой симпатии к заключительным словам Линкольна.

Бывший президент США сошел с трибуны. Тут и там люди спорили друг с другом, стоя лицом к лицу, кричали и размахивали руками. Но никаких беспорядков за выступлением Линкольна не последовало. Учитывая горячий нрав жителей Луисвилля и вообще Кентукки и Миссури, Ли испытал облегчение.

Вместе с Маршаллом они начали продвигаться сквозь толпу к Линкольну. Ли и сам был достаточно высоким, а Линкольн, особенно после того, как вновь надел шляпу, был, возможно, самым высоким человеком здесь, в парке. Экс-президента было легко держать в поле зрения.

Линкольн вскоре заметил Ли. Он подождал, пока тот подойдет.

— Господин президент, — сказал Ли, склонив голову.

— Уже больше нет, — сказал Линкольн. — И мы оба знаем, чья это вина, не так ли?

Ривингтонцев, подумал Ли. Без них, без того, что они рассказали, Линкольн по-прежнему был бы президентом и наводил бы порядок в безуспешно пытавшихся отделиться южных штатах. Тем не менее, в его голосе не было горечи; скорее, это был юмор — как в дружеском разговоре о житейских мелочах. Как ни старался, Ли не мог разглядеть в этом высоком штатском человеке того людоеда, которого описывал Андрис Руди. Но это и к лучшему. Линкольн больше не хозяин Белого Дома, а кошмар будущего не сбудется.

Ли спросил: — Что вы планируете делать теперь, сэр?

— До выборов я постараюсь поколесить по Кентукки и Миссури, и делать все от меня зависящее, чтобы удержать их в Союзе, — сказал Линкольн, добавив: — Не то, что некоторые из политиков в обеих странах, им не понять меня, да и в общем-то черт с ними… После этого… — он запнулся. — После этого, я полагаю, поеду домой в Спрингфилд, займусь юридической практикой и буду помаленьку стареть. Когда я был моложе, я не страдал из-за безвестности, так что вернусь к ней, вероятно, достаточно легко. Может быть, в один прекрасный день, когда вся эта суета утихнет, я напишу книгу о том, как все могло сложиться лучше, по-другому.

— Вы, надеюсь, простите меня, сэр, но мое мнение, что лучше стало именно теперь, — сказал Ли.

— Вам не нужно мое прощение, генерал, хотя вы и вежливо просите его. Даже ваша южная конституция допускает свободу мнений, не так ли? Кандид до конца верил в лучший из всех возможных миров. — Линкольн иронически усмехнулся. — Кому какое дело теперь до того, о чем я думаю? Я собираюсь вернуться в тень. А вот вы, генерал, ваше будущее впереди освещено факелами и вымощено золотом.

— Вряд ли, сэр, — сказал Ли.

— Где еще место для самого благородного вирджинца из всех, как не во главе своей страны?

Рот Линкольна скривился. Даже сейчас, когда прошел уже год с тех пор, как Юг завоевал свою независимость, признание Конфедерации причиняло ему боль.

Ли ли также было интересно, означала ли цитата из Шекспира комплимент или сарказм. Он ответил: — Я горжусь тем, что служу государству и своему народу в любом качестве, которое они предлагают мне.

Линкольн посмотрел на него сверху вниз. Как всегда, это привело его в замешательство; в такой ситуации он оказывался не часто.

— Служение своей стране — все это очень хорошо, генерал, но когда приходит время, разве вы не должны вести ее в том направлении, куда она должна идти по вашему мнению?

Он не стал ждать ответа, коснулся пальцем края шляпы и ушел. Чарльз Маршалл посмотрел ему вслед.

— Как мог Север так заблуждаться, чтобы избрать такого человека своим президентом?