Виталий Гладкий - Ушкуйники

Неожиданно Свид почувствовал сильное волнение. Мысленно обратившись к своему покровителю Чернобогу, он произнес краткую молитву, дабы обрести второе зрение. Потом закрыл глаза и – невольно отпрянул назад, будто его обожгло! Вместо черноты, которую, как правило, видит человек, опустивший веки, Свид увидел яркий голубой огонь. Не может быть! Открыв глаза и заметив подозрительные взгляды стражей, таваст выдавил из себя кривую улыбку и поторопился уйти прочь.

Сомнений у него не было: в общинной избе горел Большой Знич! Чернобог никогда не ошибался. Но каким образом эта величайшая святыня всех балтийских племен попала к сембам? И почему именно к ним, а не к его племени?! О боги, где ваша справедливость?! Вне себя от обуявших его эмоций, Свид даже не обратил внимания на шедших ему навстречу ушкуйников, хотя едва не столкнулся с ними лбом.

– Што енто с нашим Лешим? – удивленно спросил Стоян.

С некоторых пор в компании беглецов за Свидом закрепилось прозвище Леший. Таваст казался настолько чужеродным организмом на фоне остальных, что импульсивному Носку порой мучительно хотелось выкинуть его из лодки. Еще бы: вечно угрюмый и неприветливый вид вкупе с непонятной неразговорчивостью кого угодно могли довести до белого каления! В конце концов беглецы оставили какие бы то ни было попытки общения с тавастом, даже не подозревая, что такое положение вещей его самого весьма даже устраивает.

– Малахольный… – проворчал в ответ Носок. – Видать, мамка его при рождении головой об пол шмякнула. Тока и могет таперича, как чурка безгласная, буркалами туды-сюды зыркать. Вот ить навязался на нашу голову, довесок… – На самом деле Носок отдавал в душе должное воинскому таланту Свида, хотя непомерные жестокость и кровожадность таваста изрядно коробили.

– Видать, животом мается, – ухмыльнулся Стоян. – Перекормили его, кажись, пруссы малехо. Вот и побёг укромное место искать.

– Вряд ли, – возразил приятель. – Он и ел-то, я видал, нехотя и словно через силу. А как нам из-за стола расходиться – совсем в лице изменился. Будто жабу проглотил.

– Дык они ведь жаб и едят! Я сам слыхал байки кормчего Замяты про обычаи племени емь. А Свид, почитай, в родстве с ними состоит.

– Вот то-то и оно, што байки… Сам-то хочь раз видел?

– Не, не доводилось, – засмущался Стоян.

– Тады пошто напраслину на добрый люд возводишь?

– Тоже мне, нашел добрых… – буркнул обиженно Стоян. – Они тебе едва башку не отшибли, когда мы Або брали.

– Так то в бою! А там всяко быват. Однако мирный люд в любой стороне добрый. Уж я-то походил свое, знаю…

– Да бог с ним, с Лешим, Носок! Пошли лучше обновки примерять.

– Каки таки обновки? – удивился приятель.

– А ты што, не слыхал? Скомонд сам давеча приглашал.

– Энто у тебя уши, как у летучего мыша. Все слышишь: што надо и што не надо…

– Дык ведь у наших хозяев большой пир на завтра намечается, вот ихние бабы и должны были пошить для нас наряды… Сам посуди: не идти же туды в рубахе с чужого плеча.

– И то…

Явившись в указанную Скомондом избу, ушкуйники столкнулись там с подоспевшими чуть раньше Гориславом и Венцеславом. И теперь все четверо диву дивились: как можно было столь скоро и даже без снятия мерок пошить такую удобную и красивую одежду?! Правда, вышивки на рубахах из поневы (тонкого беленого полотна) не было – с нею возни много. Зато каждому вручили по красивому – глаз не отведешь! – поясу из толстой, но мягкой кожи с большими кусками полированного янтаря в серебряных обоймицах и пряжками с золотой зернью. А еще выдали всем портки из лосиной кожи, вязаные носки (копытца) и красные кожаные сапоги, не пропускавшие воды. Зебр, ведавший раздачей одежды, поведал, что кожу для таких сапог выделывают особым способом: вымачивают в специальном растворе, растягивают, сушат, а потом еще обрабатывают горячим тюленьим жиром.

Однако главным венцом щедрости и благорасположения сембов к гостям оказались плащи-корзно, пошитые из дорогого темно-синего бархата и отделанные мехом норки. Серебряные застежки выгодно оттенялись крупными вставками золотистого янтаря с разными насекомыми – «мушками» – внутри.

Глянув на Стояна, Носок ахнул:

– Ну чисто князь! Эх, паря, не в той семье ты родился. Тебе бы рать на поле водить. А ну-ка ишшо шапочку примерь. Вишь, какой хороший мех, так и играет. Вот таперича ты вылитый воевода! Вернемся в Новгород, женим тебя. В такой одежке любая девица за тя с охоткой замуж пойдет.

– Да ну тебя!

– Пошто ж краснеешь, аки барышня? – засмеялся Носок. – Женитьба, брат, дело житейское.

– А сам-то чего ж не женился?

– Дык кто ж за меня безпортошного пойдет? Ни кола, ни двора, в голове ветер, в зипуне дыра. Хотел вот с Лукой Варфоломеевым денежные дела поправить, да, видать, не судьба. Пропала наша доля, немчинам проклятым досталась.

– Скажи спасибо, што сам жив остался… – буркнул Стоян, натягивая сапоги.

– Кажный день благодарю. Ежеля повезет и доберемси-таки до родных мест, пудовую свечу в храме поставлю перед иконостасом.

Вернувшись в отведенную им для постоя избу, усталые, но довольные гости-беглецы завалились спать. Уснули все быстро и крепко. Благодаря сердечности, с коей их привечали сембы от мала до велика, и ушкуйникам, и киевским воеводам казалось, что они вернулись домой. Потому и сновидения их были спокойными, добрыми и красочными.

Одному только Свиду не спалось: не давала покоя общинная изба. Посреди ночи он не выдержал, вышел на улицу, присел на завалинку и вгляделся в чернеющее неподалеку заветное строение. Увы, в свете луны хорошо были различимы белые рубахи стоявших на страже ночных охранников. Таваст досадливо скрипнул зубами и перевел взгляд на луну: та выглядела сегодня круглым металлическим диском, докрасна накаленным в кузнечном горне. Свид встревожился: красная луна не к добру! Не иначе, лунный бог Менуо пребывает в гневе. Что это, интересно, может означать?

Свид опустился на колени и помолился Чернобогу. Потом отвязал от пояса мешочек с гадательными предметами и вытряхнул их прямо на песчаную дорожку возле завалинки. Присмотревшись, нахмурился: разноцветные камушки легли ровными концентрическими кругами, а в самом центре расположился небольшой крестообразный корень священного дерева купаврис [120] Купаврис – кипарис. , привезенный из дальних краев ганзейским купцом, посетившим однажды капище Чернобога. Свид торопливо собрал камешки и корешки обратно в мешочек, тщательно перемешал, а затем снова высыпал на песок. Увы, корень купавриса опять улегся по центру. Не на шутку расстроившись, таваст повторил процедуру в третий раз, неустанно шепча при этом молитву, обращенную к Менуо. Он просил у бога луны, чтобы тот смилостивился над ним, ведь все предыдущие расклады недвусмысленно указывали на то, что ему в скором времени предстоит покинуть землю и отправиться на серые равнины.