Дарья Плещеева - Курляндский бес

Но московиту, кажется, была безразлична судьба бегинок. Он снова ушел, заперев Денизу. А когда она подошла к окошку, увидела караульного стрельца. Этот знал только русскую речь.

Впрочем, некоторое милосердие московит проявил – прислал со стариком хлеб и нарезанное холодное мясо.

Ивашка забрался в шатер к стрельцам и оттуда подглядывал за крыльцом. Он еще не понимал, в каком положении оказался по его милости Шумилов.

Ведь бегинки могли оказаться обычными искательницами приключений, норовящими забраться в постель к богатому господину; покровительствовать таким особам – лучший способ испортить отношения с герцогом, который считался верным супругом и шалостей не одобрял. К тому же теперь Шумилову приходилось думать, как спрятать Ивашку с Петрухой, если в лагерь московитов приведут гнавшихся за ними парней и прикажут опознавать всадников в русских кафтанах.

Поразмыслив, Шумилов решил, что бритье бород изменит внешность его лазутчиков, а заодно и послужит им примерным наказанием. Богобоязненный человек подравнивать бороду – и то не смел, а тут – бритва! Нужно было также переодеть их хотя бы в красные кафтаны сокольников, а их собственные, зеленый да бурый, спрятать подалее.

Петруха сперва наотрез отказался лишаться бороды. Ивашка требовал денег на цирюльника, требовал других денег – на здешний короткий, еще короче польского, кафтанец с кружевным воротником, на широкие штаны, высокие сапоги и всю кожаную амуницию.

Поздно вечером, в сущности уже ночью, Петруха сменил гнев на милость и начал торговаться. Бороду свою он оценил в десять рублей – деньги немалые, даже огромные деньги. Шумилов согласился – но согласился неспроста. Петруха-то рассчитывал получить десять рублей серебром – хоть копейками, хоть алтынами. А подьячий в наказание за сварливость положил рассчитаться с Петрухой именно рублями – два года назад появившимися в Москве монетами, перечеканенными из европейских иоахимсталеров, сиречь ефимков. Но выбить на монете слово «рубль» было нетрудно, а вот заставить брать ее по стоимости сотни копеек – мудрено. Серебра в ней по весу было лишь на шестьдесят четыре копейки, и народ очень скоро сие уразумел. Появились уже и другие талеры с надчеканкой, «ефимки с признаками», которые шли как раз по шестьдесят четыре копейки, но Шумилов твердо решил для такого дела отыскать самые первые рубли – и проучить Петруху, чтобы знал, с кем имеет дело.

И тут встал вопрос – а чем брить-то?

Отродясь у русского человека в его дорожном сундуке бритвы не бывало.

Цирюльники в Митаве имелись, да ведь преображение следовало произвести в глубочайшей тайне. Положим, одежду для следующей вылазки можно выменять в Виндаве у моряков – моряк снялся с якоря и поплыл себе в какую-нибудь Португалию, никому не проболтается. А цирюльник непременно проболтается, да и заметят здешние обыватели, что к цирюльнику повадились какие-то незнакомые люди. Нужно было раздобыть свою бритву с прочим прикладом – ремнем для правки, тазиком для мыльной пены и кисточкой для размазывания оной по щекам.

– Постоялый двор! – сообразил Ивашка. – У проезжих людей могут быть с собой все эти причиндалы… мало ли где ночевать придется?

– А что в заповедях Божьих сказано – забыл? – спросил Шумилов. Он сразу понял, что выпрашивать бритву на некоторый срок Ивашка не собирается, а хочет ее попросту стянуть.

– Забудешь тут! Мы ж вернем!..

– Клим Ильич! Пошли кого-нибудь за Палфейном! – распорядился Шумилов. – Где ж он, старый черт, пропадает? Пусть бы он к цирюльнику за бритвой сходил, что ли… А может, у него своя есть.

Но Палфейн как в воду канул.

Ивашка подумал, подумал – и пошел искать Петруху.

– Сами бритвой разживемся, никому ничего докладывать не будем, – сказал он. – На Церковной улице есть аптека, хозяин промышляет и цирюльным делом. Пойдем, может, сообразим, как у него ту бритву взять.

Петруха смотрел на Ивашку волком, только напоминание о десяти рублях подействовало.

Когда они в сумерках уходили из лагеря, их остановил приятель, конюх Якушка.

– Куда собрались, молодцы?

– Прогуляться. Ты гляди, никому не сказывай, – попросил Петруха.

– Сидели бы вы ночью дома. Там, в городе, такое – черти по крышам скачут.

– Какие черти? – изумился Ивашка.

– Почем я знаю? Я в них не разбираюсь. Но не такие, как наши. Наши – с рогами, с хвостом. Я образа видел, со Страшным судом, знаю. А здешние – крыльями машут. Спаси и сохрани!

Конюх перекрестился.

– А какого цвета? – осведомился Петруха.

– Ну, какого цвета может быть бес? Черного! Как смоль!

– И по крышам скачет?

– И по трубам печным! И на колокольне его видели. Сидит, вниз глядит, крыльями хлопает. Не к добру!

– А морда какая?

Якушка задумался.

– Вот морды, кажись, не разглядели… Свиная, поди! Так вам бы не слоняться в потемках, а хоть с нами, конюхами, посидеть, выпить здешней водки, шнапс называется.

– Дело у нас, – мрачно сказал Ивашка. – Государево. Шумилов послал – так хоть бес, хоть кикимора, а идти надо.

Зрение у обоих было отличное, прогулка по темным улицам их не пугала. Опять же – Ивашка прихватил кистень. Кулак – великое дело, но кистень попрочнее будет. Это оружие он смастерил еще в Москве – когда, засидевшись допоздна в приказе, совсем одуревший домой бредешь, как раз можешь набрести на лихих людей…

По скрунденской дороге они шли молча. Оба понимали – затеяв беседу, через сотню шагов найдут повод поругаться. Целых полверсты молчали, пока не дошли до Бочарной улицы и не перешли по мостику Алексфлусс. А там поневоле пришлось заговорить.

– Гляди, гляди…

– Точно – он!..

На краю крыши стоял черт. Его крылья был сложены, он вертел головой, что-то высматривал.

– Сгинь, рассыпься, нечистая сила… – прошептал Ивашка, крестясь.

– Чур меня, чур, наше место свято, – добавил Петруха и тоже перекрестился.

Черт прошел по крыше и перескочил на другую. Оказалось – ноги у него длинные и в узких сапогах. Кафтанишко – до причинного места. Примерно таковы были черти на образах, только с хвостами – а хвоста Ивашка с Петрухой не заметили.

– Пошли отсюда, – шепнул Петруха. – Увидит нас, слетит, худо будет…

– Погоди ты… Я отродясь живого черта не видал… Да он и в другую сторону глядит…

– Ты сдурел?

– Когда еще живого черта увидим? Молчи, услышит…

Они таращились на нечисть довольно долго и дождались – черт заговорил.

– Сюда, сюда, любезный друг! – позвал он. – Вот тут вам будет удобно подняться!

– Выдержат ли мой вес эти хилые дощечки? – полюбопытствовал хрипловатый мужской голос.

– Выдержат!

– Тогда протяните мне руку, господин черт!