М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо

Утолив первый голод, Алигот-паша милостиво соизволил позаботиться и о своих гостеприимных хозяевах:

— А вы тоже, это самое… садитесь и ешьте. Что там будет еще? Вареное? А… вот эта… печенка, которую внутренним жиром обволакивают и так жарят. Как вы ее называете?

— Жалбаур! — радостно крикнул таубий. — Сейчас будет сделано!

Шогенуков еще раз наклонился к волосатому уху Алигота-паши и, кивнув головой в сторону пленника, проговорил вполголоса:

— А с этим что делать? Может, не стоит сразу решать его участь, а взять с собой? До моря путь неблизкий, стоянок у нас будет много и…

— И по пути он будет спасать нас от дорожной скуки! — перебивая князя, громко подхватил Алигот и расхохотался.

Его торжествующий, жутковато-гаденький смех заставил Кубати внутренне содрогнуться: легко было себе представить, какие «развлечения» более всего пришлись, бы по нутру этому злобному ханскому подручному! Этот слопает не сразу. Уж он-то покуражится вдоволь, похлеще, чем сытый кот над пойманной мышью…

Джабой подобострастно хихикал, выражая всем своим видом благоговейный восторг и одобрение. Алигоко понимающе, но скромно усмехнулся и заглядывал, в лицо сераскиру, выразительно, одними глазами показывая ежесекундную готовность свою к преданному и главное, не всегда заметному для посторонних служению. Скользнул он взором и по лицу Кубати, и юноша мог бы поклясться, что уловил в его мимолетном взгляде намек на какое-то возможное между ними — между сыном Кургоко и Шогенуковым — соглашение, или даже заговор.

Кубати сделал вид, будто всерьез задумался. А ему и в самом деле сейчас было о чем поразмыслить. Своей честью он, конечно, не поступится ни на мизинец — пусть хоть на куски режут и на костре жарят. Однако и без нужды совать голову в пасть иныжа [76] Сказочный великан-людоед. он тоже не будет. Спешить в таких случаях не следует. Ведь на том свете его никто не упрекнет за то, что прибыл с опозданием. Стоило потянуть время. Кто знает, а вдруг Канболет уже пустился по следу… Да и вообще в дороге всякое может случиться…

Алиготу подали лучшие куски свежесваренного (на этот раз до полной готовности) мяса. Некоторое время он с увлечением отдавал должное самой вкуснейшей на свете баранине — мясу черного карачаевского ягненка. Потом он как-то размяк, оттаял и пришел в почти для себя не знакомое благодушное настроение. Алигот самому себе удивился: после всех превратностей последних дней ему вдруг захотелось стать чуточку добрее.

— Ну, юный башибузук, говори, какого ты роду и племени, — Алигот вытянул в сторону Кубати толстый палец, покрытый застывающим жиром. — Хотя подожди. Можешь пока не отвечать. Я вижу, ты не подлого происхождения. Скорее всего — из худородных кабардинских узденей [77] Турецкое название адыгских дворян. . Я угадал?

Кубати почувствовал на себе упорный взгляд Алигоко и отметил про себя, что князь будет теперь все время пытаться подсказывать ему правильные ответы, но этот его труд, пожалуй, напрасен: молодой Хатажуков и сам не оплошает — уж во всяком случае не станет без нужды называть свое родовое имя.

Кубати сделал удивленное лицо, как бы дивясь прозорливости Алигота, и с готовностью подтвердил:

— Угадал, сиятельный, угадал.

— Ага! — самодовольно хрюкнул паша. — Эй! Развяжите ему руки и дайте пожрать. Стойте, болваны! — крикнул он уоркам, бросившимся выполнять приказ. — Хотите, чтоб он раскидал вас, как мокрозадых ягнят? Сначала набейте ему колодку на правую ногу, а цепь от нее надо, эта… к правой же руке. Учить вас…

И вот две половины тяжелой дубовой колодки величиной с треть конского хомута сомкнулись вокруг нижней части голени, а запястье, после того как разрезали ремни на руках, было охвачено железным браслетом, соединенным цепью с колодочным замком. Кисти рук еще долго были бесчувственны, пока наконец застоявшаяся кровь снова не заструилась по жилам.

К этому времени паша стал клевать носом и медленно погружаться в сытую дрему. Под его бок подоткнули свернутую кошму, и Алигот послушно улегся.

Джабой присел около него на корточки, чтобы отгонять мух.

Кубати отковылял в сторону, подтягивая колодку за цепь. Он пристроился возле чабанского костра и вытянул руки к огню. Старый балкарец в ужасно ветхой и оборванной одежде застенчиво улыбнулся и для начала предложил парню большую кружку айрана…

Кубати медленно, с наслаждением прихлебывал пряный пузырящийся напиток из перебродившего коровьего молока и с любопытством озирался по сторонам. Пастбищный склон, сначала пологий, а затем все круче поднимавшийся кверху, упирался в бурую гряду скал, за которую тщетно старались зацепиться гонимые ветром облака. Сквозь облачные разрывы ярко и свежо светилась голубизна чистого неба. Там, где чуть ниже по ущелью скалистая гряда как бы врастала постепенно в землю, начинался массив дремучего леса: это здесь Кубати с Канболетом так удачно поохотились всего четыре дня назад. Противоположная сторона ущелья была гораздо круче и почти вся покрыта богатым разнолесьем, лишь коегде, словно утесы из морской пучины, торчали из густой зелени островерхие гранитные глыбы. Подальше к верховьям Чегема виднелись светло-серые обрывы — то место, которое балкарцы называют Актопрак (белая глина). Где-то там был мост через реку и совсем близко от него — перевал к Баксанскому ущелью.

Кубати вдруг поймал себя на размышлениях о том, каким бы образом он действовал, если б ему надо было вызволять человека, находившегося в его положении. И Кубати стало немного веселее: нет, не дождутся его враги, чтобы он нал духом! Может быть, как раз в эти мгновения внимательные и зоркие глаза друзей следят за стоянкой, а потом, где-то дальше по дороге, в удобном дли засады месте…

— С таким украшением на ноге далеко не убежишь, — вкрадчиво-сочувственный шепот Алигоко раздался над самым ухом юноши.

Кубати обернулся и увидел склоненное над ним ухмыляющееся лицо Шогенукова. У князя дурно пахло изо рта.

— Еще рано бежать, — спокойно сказал Кубати. — Надо поесть сначала, — и, поставив на землю щербатую деревянную кружку, он взял в левую, свободную от цепи, руку баранье ребрышко.

Алигоко метнул злобный взгляд на старика-чабана и тот поспешно отошел от костра. Младший Хатажуков и Вшиголовый остались вдвоем. Князь примостился на обрубке толстого бревна рядом с Кубати.

— Подумай, не стоит ли твоя жизнь дороже каких-то железных доспехов и… и каких-то там блестящих камешков?

— Ну если хорошенько подумать, то каждый оценит свою жизнь намного дороже, а вот чужую…

— А что чужую? — заинтересовался Алигоко.

— А чужую жизнь, бывает, оценивают не дороже, чем вот эту кость! — Кубати показал Вшиголовому и затем отшвырнул в сторону обглоданное им ребрышко.