Теофиль Готье - Железная маска (сборник)

– Да, друг мой.

– Ваше величество не позволит умолить себя?

– Конечно же нет.

– А если королева заплачет?

– Пусть плачет.

– Она скажет, что Рене – колдун… и что его гибель грозит королевству самой большой опасностью.

– Во Франции колдунов сжигают.

В дверь постучали.

– Кто там? – спросил король.

Рауль приподнял портьеру.

– Что тебе надо, друг мой?

– Ее величество королева-мать умоляет короля дать ей аудиенцию.

– Пусть войдет! – сказал Карл IX.

Крильон встал.

– Останьтесь, герцог! – сказал монарх. – Вы сейчас увидите, могу ли я быть королем…

Королева была печальна, торжественна, вся в черном.

– Ваше величество, я должна поговорить с вами о важных делах.

– Я слушаю вас.

– О делах, касающихся Франции…

– Говорите, ваше величество.

Екатерина взглянула сначала на де Крильона, затем на короля, и взгляд ее, казалось, говорил: «Я жду, пока он уйдет».

– Говорите, королева. Крильон принадлежит к числу людей, при которых можно говорить обо всем.

Герцог поклонился, королева-мать закусила губу.

– Ваше величество, я пришла просить вас освободить человека, оказавшего огромные услуги королевству. Человека, которого я удостоила своей дружбы. Ваше величество, его арестовали вчера… Арестовали и посадили в тюрьму.

– Вы говорите о Рене-флорентийце, королева?

– Да, государь.

– Герцог взял на себя поручение арестовать его.

Де Крильон поклонился.

Екатерина с ненавистью взглянула на него.

– Так это герцог?

– Да, ваше величество, – ответил бесстрашный Крильон.

– По приказанию вашего величества?

– Без сомнения, – ответил король.

– Ах, государь!

Королева была взволнована, в глазах ее блестели слезы.

– Королева, – продолжал Карл IX, – я часто предупреждал, что Рене – презренный убийца, что он доведет когда-нибудь до того, что добрый город Париж взбунтуется и народ сожжет Лувр.

– Рене оклеветали.

– Это разберет парламент.

– Значит… его будут судить.

– И осудят, надеюсь…

Екатерина задрожала.

– Ваше величество, Рене – человек необходимый…

– Быть может, для вас, ваше величество.

– Для престола… Он предугадывает заговоры, которые угрожают французской монархии.

– Следовательно, он колдун.

– Может быть…

– В таком случае, он не нуждается ни в вас, ни во мне, чтобы выйти из Шатле. Для человека, наделенного сверхъестественной силой, не существует ни запоров, ни тюремных стен.

Король улыбался. Екатерина поняла, что решение его твердо.

– Ваше величество, – добавил Карл IX, – я хочу доказать вам, что мое милосердие иссякло и я решил положить предел преступной и гнусной жизни Рене-флорентийца – на Гревской площади; поручаю выполнить мой приказ другу нашему де Крильону. Герцог, назначаю вас королевским депутатом по этому делу и повелеваю вам поддерживать обвинение Рене в убийстве купца Лорио в парламенте, который должен быть собран в понедельник утром; и если Рене будет обвинен, – в чем я не сомневаюсь, – он должен быть колесован на Гревской площади…

Екатерина в отчаянии упала на колени.

– Пощадите! Ваше величество, пощадите! – молила она.

Король поднял ее.

– Бог свидетель, что я готов пощадить невинного, а не преступника.

– Вы отказываете мне, государь?

– Отказываю.

Король сказал это так сухо, что всякая надежда у королевы исчезла.

– Прощайте, ваше величество, прощайте!..

Она вышла, с трудом сдерживая слезы и в последний раз с ненавистью взглянув на Крильона.

– Вы довольны, герцог? – спросил король.

– Очень доволен, ваше величество.

– Я был тверд?

– Непоколебим. Ваше величество поручит мне это дело?

– Конечно.

– И даст мне неограниченные полномочия?

– Без сомнения.

– Могу я устранить членов парламента, которые, как я опасаюсь, могут выказать слабость?

– Можете, герцог.

– В таком случае, ваше величество, вы можете приказать приготовить себе место на Гревской площади, потому что через неделю вы будете присутствовать при казни Рене.

– Да, я буду присутствовать, – сказал король.

Вошел Рауль.

– Что еще случилось? – спросил Карл IX.

– Принцесса Маргарита желает видеть короля.

Принцесса появилась в дверях.

– Ах, это ты, Марго? – сказал король. – Бьюсь об заклад, что я угадал, зачем ты пришла.

– Может быть, ваше величество.

– Ты только что виделась с королевой-матерью?

– Она была у меня.

– И она прислала тебя просить меня помиловать Рене?

– Нет!

– В чем же дело?

– Королева просит дать ей разрешение навестить этого несчастного.

– Это невозможно, Маргарита, дорогая моя!

– Но, ваше величество… только увидеть его.

– Если ваше величество разрешит мне сопровождать королеву, то, я ручаюсь, ее величеству не удастся подкупить тюремщиков… – вмешался герцог.

– Согласен, – ответил Карл IX. – Марго, передай королеве, что она может навестить Рене в тюрьме, но только в присутствии де Крильона.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказала принцесса. – Я сообщу королеве это приятное известие.

Король поцеловал руку сестры и сказал, лукаво улыбаясь:

– Неправда ли, беарнский дворянин де Коарасс восхитительно танцует?

– Вы правы, – ответила Маргарита, слегка покраснев.

– И он очень умен.

– Неужели?!

– Это известно тебе не хуже, чем мне, моя бедная Марго! Иди… мы поговорим об этом после…

Маргарита ушла, а король, чрезвычайно довольный, что ему удалось выказать такую твердость, засмеялся.

– Бедная Марго! Напрасно наш кузен герцог Гиз уехал в Нанси.

В то время как королева Екатерина и ее дочь Марго напрасно молили короля пощадить Рене, флорентиец лежал на сырой соломе в самой темной камере Шатле, темницы несравненно более ужасной, нежели Бастилия.

Накануне вечером ему надели кандалы на руки и на ноги, а вокруг пояса пропустили цепь, которую прикрепили к кольцу, ввинченному в стену. Затем отворили окошко, проделанное в двери камеры, и поставили часового, которому Крильон сказал:

– Человек, которого ты будешь караулить, будет предлагать тебе золото и милость королевы, но я даю слово, что прикажу колесовать тебя, если ты осмелишься нарушить свой долг.

– Господин герцог, – ответил часовой, – я солдат, и подкупить меня нельзя.

Этот искренний ответ отнял последнюю надежду у Рене.

Узник провел ужасную ночь, кандалы натирали ему тело и почти не давали пошевельнуться.

Его терзали не только физические страдания, но и душевные муки. Если бы месяц назад, когда он находился в полном блеске своего могущества и славы, его арестовали и посадили в тюрьму, он проклинал бы, ругался, но все же говорил себе: «Не пройдет и трех дней, как королева освободит меня, и я накажу тех, кто осмелился поднять на меня руку».