Теофиль Готье - Железная маска (сборник)

Мальтиец опорожнил налитый ему стакан.

– Превосходно, а теперь садись и начинай свой секретный рассказ, мы слушаем.

Торговец понял, что придется выполнить прихоть хозяина дома, и сел за стол.

– Так-то лучше, – сказал Бруно, – ну, выкладывай свои новости.

– Вам, конечно, известно, что арестованы судьи селений Кальварузо, Спадафора, Баузо, Сапонаро, Давьето и Ромита?

– Слышал что-то в этом роде, – беззаботно проговорил Паскуале Бруно, выпив стакан марсалы, бархатной сицилийской мадеры.

– И вам известна причина их ареста?

– Догадываюсь. Должно быть, князь де Карина, раздосадованный решением своей любовницы, уединившейся в монастыре, нашел, что судьи избыточно медлительны и слишком затянули с арестом некоего Паскуале Бруно. А ведь его голова оценена в три тысячи дукатов. Так ли?

– Да, именно так.

– Как видишь, я и так все знаю.

– И все же вы можете кое-чего не знать.

– Один Бог велик и всеведущ, как говорит Али. Однако продолжай – я готов сознаться в своем невежестве и с радостью услышу что-нибудь интересное.

– А далее история такова: все шесть судей, объединившись, внесли по двадцати пяти унций. Иначе говоря, в общей кассе нынче лежат сто пятьдесят унций.

– Или тысяча восемьсот девяносто ливров, – подхватил Бруно с прежней беззаботностью. – Вот видишь: если я и не веду бухгалтерских записей, то вовсе не потому, что не умею считать… Что же далее?

– Далее они обратились к двоим или троим вашим приятелям из тех, кого вы встречаете чаще всего, и спросили, не желают ли они способствовать вашей поимке.

– Пусть спрашивают. Я уверен, что на десять миль кругом не найдется ни одного предателя.

– Ошибаетесь, – сказал мальтиец, – предатель нашелся.

– Вот как?! – воскликнул Бруно, нахмурившись, и схватился за стилет. – Но как ты узнал об этом?

– Самым простым и все же самым неожиданным образом. Я был вчера у князя де Карини, – он просил доставить турецкие ткани в его мессинский дворец, – когда вошел слуга и что-то сказал ему на ухо. «Хорошо, – громко ответил князь, – пусть войдет». А сам жестом приказал мне пройти в соседнюю комнату. Я повиновался, князь, видимо, не подозревал, что я с вами знаком, и я слышал весь разговор. Речь шла о вас.

– И что же?

– Так вот, пришедший и оказался предателем: он обещал, что откроет двери вашей крепости, выдаст вас врагам, пока вы спокойно ужинаете, и сам приведет жандармов в вашу столовую.

– И тебе известно имя предателя?

– Плачидо Мели, – ответил мальтиец.

– Дьявольщина! – вскричал Паскуале, скрипя зубами. – Он только что был здесь.

– И ушел?

– За минуту до вашего прихода.

– Значит, он отправился за жандармами! Ведь, если не ошибаюсь, вы как раз ужинаете.

– Как видишь.

– Все сходится. Если хотите бежать, нельзя терять ни минуты.

– Бежать?! – расхохотался Бруно. – Али!.. Али!..

Вошел Али.

– Запри ворота замка, мальчик! Выпусти во двор трех собак, а четвертую, Лионну, приведи сюда… Да приготовь все для обороны.

Женщины заплакали в голос.

– Замолчите, красавицы! – скомандовал Бруно, повелительно подняв руку. – Сейчас не время для песен! Тише, прошу!

Женщины умолкли.

– Побудьте с дамами, командор, – сказал Бруно. – А мне надо сделать обход своих владений.

Паскуале взял карабин, надел патронную сумку и направился к двери, но, прежде чем выйти, он остановился и прислушался.

– Что случилось? – спросил мальтиец.

– Слышишь, как воют собаки? Враги близко, думаю, они отстали от вас на каких-нибудь пять минут. Молчать, зверюги! – продолжал Бруно, отворив окно и издав особый свист. – Спасибо… Спасибо, я предупрежден.

Псы тихо поскулили и умолкли: женщины и мальтиец вздрогнули, в страхе ожидая самого худшего. В эту минуту вошел Али с Лионной, любимицей Паскуале, на поводке: умная собака подбежала к хозяину, встала на задние лапы, положила передние ему на плечи, взглянула на него и тоже тихонько завыла.

– Да-да, Лионна, – сказал Бруно, – ты замечательная псина.

Он приласкал собаку и поцеловал между глаз, как любовницу. Собака опять завыла, глухо и жалобно.

– Понимаю, Лионна, – продолжал Паскуале, – понимаю, дело не ждет. Идем, моя радость, идем!

И он вышел, оставив мальтийца и обеих женщин в столовой.

Паскуале спустился во двор, где беспокойно сновали собаки. Однако старался показать своим видом, что непосредственной опасности еще нет. Далее он отпер калитку в сад и стал обследовать его. Вдруг Лионна остановилась, понюхала воздух и подбежала к ограде. Ее тело напряглось, словно для прыжка, она лязгнула зубами и, глухо ворча, оглянулась на хозяина. Паскуале Бруно стоял в шаге позади нее.

По поведению собаки он понял, что где-то в этой стороне, и притом всего в нескольких шагах от них, притаился враг. Тут он вспомнил, что окно комнаты, где заперт Паоло Томмази, выходит как раз в эту сторону, и быстро поднялся по лестнице вместе с Лионной. Собака с налившимися кровью глазами, раскрыв пасть, пробежала по столовой, где обе девицы и мальтиец в ужасе ожидали конца этого приключения, и устремилась в соседнюю неосвещенную комнату, окно которой было отворено. Лионна тут же легла на пол и по-змеиному поползла к окну, затем с расстояния в нескольких футов от него и прежде, чем Паскуале успел ее удержать, как пантера, прыгнула с высоты двадцати футов в оконный проем.

Паскуале очутился у окна одновременно с собакой: он увидел, что она в несколько прыжков достигла уединенной оливы, затем услышал крик. Лионна, видимо, бросилась на человека, прятавшегося за этим деревом.

– На помощь! – звучал чей-то голос, и Паскуале узнал голос Плачидо. – Ко мне, Паскуале! Ко мне!.. Отзови собаку, не то я распорю ей брюхо.

– Пиль, Лионна… пиль! Возьми его, возьми! Смерть предателю!..

Плачидо понял, что Бруно все известно. Поняв, что отступать некуда, он испустил вопль, в котором звучали злоба и боль, и между человеком и собакой началась борьба не на жизнь, а на смерть. Бруно опершись на карабин, смотрел на этот странный поединок. В неверном свете луны долгие десять минут он следил, как боролись, падали и поднимались два тесно сплетенных тела. Сплетенных столь тесно, что временами невозможно было отличить человека от собаки, наконец, после беспощадной борьбы, один из сражавшихся упал и уже больше не поднялся: это был человек.

Бруно свистнул Лионну, снова, не проронив ни слова, вошел в столовую, спустился по лестнице и отворил калитку своей любимой собаке. Однако в ту минуту, когда окровавленная собака вбежала в дом – множество кровоточащих ран ей было нанесено ножом и зубами противника, – на дороге, поднимающейся к замку, блеснули при свете луны стволы карабинов. Бруно тотчас же забаррикадировал ворота и вернулся к перепуганным гостям. Мальтиец пил вино, девицы молились.