Генри Хаггард - Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник)

Мистер Макензи застонал, так как высоко ценил свой скот и заботился о нем.

— Кроме скота, мы никого не тронем, к тому же, — добавил он простодушно, поглядывая на стену, — из этого места трудно кого-то достать! Но эти люди — другое дело. Мы следили за ними дни и ночи и должны убить их. Если мы вернемся к себе в крааль, не убив их, все девушки будут смеяться над нами. Во что бы то ни стало, они должны умереть. Пусть слышат теперь твои уши мое предложение! Мы не трогали белую девочку. Она слишком красивая и смелая. Отдай нам одного из этих трех людей — жизнь за жизнь! Мы вернем тебе дочку и черную женщину. Прекрасный обмен, белый человек! Мы просим отдать только одного из трех и найдем другой случай убить двух других. Я бы предпочел взять его, — он указал на сэра Генри, — он выглядит силачом и не так скоро умрет!

— А если я скажу, что не выдам ни одного? — спросил мистер Макензи.

— Не говори так, белый человек, — ответил воин. — Тогда дочь твоя умрет, а черная женщина говорит, что у тебя только одно дитя. Будь она старше, я взял бы ее к себе, но она очень мала, и я убью ее вот этим копьем! Ты можешь прийти и посмотреть, если хочешь! Вот тебе мое условие! — дикарь громко засмеялся.

Все это время я думал и пришел к заключению, что должен заменить Флосси. В моем решении не было ничего героического, лишь здравый смысл и справедливость. Моя старая, негодная жизнь никому не нужна, девочка только начинала жить. Ее смерть убила бы ее родителей, а обо мне некому горевать. Напротив, несколько благотворительных учреждений порадовались бы моей смерти.

Тем более, милое дитя попало в это положение из-за меня! Мужчине легче встретить смерть, чем слабой девочке. Я от природы не очень смелый человек, но мой план заключался в том, чтобы выручить девочку из беды, а затем убить себя, надеясь, что Всемогущий Бог простит мне самоубийство в таких исключительных обстоятельствах. Эти мысли вихрем пронеслись в моей голове.

— Мистер Макензи, — обратился я к нашему хозяину, — скажите дикарю, что я стану выкупом за Флосси, но выдвигаю условие: она должна вернуться домой, прежде чем они убьют меня!

— Нет! — вскрикнули вместе сэр Генри и капитан Гуд. — Это невозможно!

— Нет, нет, — возразил миссионер, — я не запятнаю своих рук человеческой кровью! Если Богу угодно, моя дочь умрет, на то Его святая воля. Вы храбрый и благородный человек, Квотермейн, но я не позволю вам сделать это!

— Если другого выхода нет, я сделаю это! — сказал я решительно.

— Это важное дело, — сказал мистер Макензи, обращаясь к лигонини, — мы должны подумать! На рассвете мы дадим ответ!

— Очень хорошо, белый человек! — ответил небрежно дикарь. — Только помни: если запоздаешь с ответом, твое дитя никогда не расцветет в пышный цветок, я убью ее вот этим копьем! Я мог бы подумать, что ты хочешь сыграть с нами шутку и напасть на нас сегодня ночью, но мне известно, что все твои люди ушли, кроме двадцати человек. Где же твоя мудрость, белый человек, оставлять при краале так мало воинов! Прощай! Доброй ночи вам, белые люди, ваши глаза я скоро закрою навсегда! На заре я буду ждать ответа! — Повернувшись к Умслопогасу, стоявшему позади него, он велел: — Открой мне дверь!

Это было слишком для зулуса, который потерял терпение. Последние десять минут он не мог стоять спокойно и готов был броситься на дикаря. Схватив Эльморена в охапку, он приблизил к нему свое свирепое лицо:

— Видишь ли ты меня?

— Да, я вижу тебя!

— А это видишь? — Умслопогас завертел топором.

— Да, я вижу твою игрушку.

— Ты, дикая хвастливая собака, захватывающая маленьких девочек! Этой игрушкой я убью тебя! Тебе повезло, что ты гонец, иначе я разорвал бы тебя на куски!

Воин махнул своим длинным копьем и засмеялся.

— Я хотел бы стоять с тобой в бою, как муж с мужем! Тогда бы мы посмотрели! — и он повернулся, чтобы уйти, все еще смеясь.

— Ты будешь стоять со мной, как муж с мужем! — пообещал Умслопогас тем же зловещим голосом. — Ты встанешь лицом к лицу с Умслопогасом, в жилах которого течет королевская кровь Чеки, из народа амазулусов, и согнешься под ударами Инкози-кааса. Смейся, смейся! Завтра ночью шакалы будут смеяться и грызть твои кости! Я все сказал!

Когда воин ушел, один из нас взял корзину Флосси и открыл ее. В корзине находился чудный цветок лилии Гойа, в полном расцвете и совершенно свежий. Там же лежала записочка Флосси, написанная ее детской рукой, карандашом, на куске бумаги, в которой, вероятно, была завернута провизия.

«Дорогие мои папа и мама! — писала она. — Мазаи схватили нас, когда мы возвращались домой. Я хотела убежать, но не смогла. Они убили Тома, другой слуга убежал. Меня и няню они не трогают, но говорят, что потребуют в обмен за нас одного человека из отряда мистера Квотермейна. Но я не хочу ничего подобного! Не позволяйте никому рисковать своей жизнью за меня, а попытайтесь напасть на них ночью. Они будут пировать и есть трех быков, которых украли и убили. У меня есть револьвер, и, если помощь не придет, я застрелюсь. Им не удастся убить меня. Вспоминайте обо мне, если я умру, дорогие папа и мама! Я очень испугана, но надеюсь на Бога. Не могу больше писать, иначе дикари заметят. Прощайте! Флосси».

С другой стороны было нацарапано: «Привет мистеру Квотермейну! Они обещали отдать вам корзину, и он получит свою лилию!»

Я прочитал эти слова, написанные маленькой смелой девочкой, попавшей в опасность, от которой и сильный мужчина мог потерять голову, тихо заплакал и еще раз в душе поклялся, что она не умрет, если моя жизнь может спасти ее.

Долго и серьезно обсуждали мы наше положение. Я настаивал на обмене, но мистер Макензи не хотел допустить этого, сэр Куртис и капитан Гуд, как истинные друзья, поклялись, что пойдут со мной, чтобы умереть вместе.

— Необходимо на чем-нибудь остановиться до наступления утра, — сказал я.

— Тогда нападем на них имеющимися силами и попытаем счастья, — предложил сэр Генри.

— Да, да, — заворчал Умслопогас на своем языке, — ты говоришь как мужчина, Инкубу. Чего бояться? Двести пятьдесят мазаев! А нас сколько? У мистера Макензи двадцать человек, у тебя, Макумазан, пять человек, еще пять белых людей — всего тридцать. Слушай, Макумазан, храбрый и старый воин, что говорит девочка. Мазаи будут есть и напьются, пусть это будет их похоронный пир! Что сказал Эльморен, которого я убью на рассвете? Что он не боится нападения, потому что нас мало. Я видел утром старый крааль, где они расположились, — он начертил овал на полу. — Здесь — вход через терновую изгородь. Инкубу, ты и я с топорами встанем у входа против сотни человек. Это будет славный бой! Как только луч света озарит небосвод, не раньше, Бугван, твой друг, проскользнет с десятью людьми на другой конец крааля, где есть узкий вход. Пусть они молча убьют часовых и стоят наготове. Тогда Инкубу, я и аскари, с широкой грудью — он смелый человек, — проползем через вход, убьем часовых и с топорами в руках встанем недалеко от ворот. Потом разделим шестнадцать человек на два отряда: с одним пойдешь ты, Макумазан, с другим — Молящийся человек (так зулус называл мистера Макензи). Первый отряд пойдет по правой стороне крааля, второй — по левой. Когда ты, Макумазан, заревешь, как бык, все откроют огонь по спящим людям, только осторожно, чтоб не задеть дитя. Тогда Бугван и с ним десять людей издадут воинственный клич, перепрыгнут через стену и перебьют мазаев. Если все случится так, то мазаи, сытые и сонные, как дикие звери, побегут к выходу в терновой изгороди, прямо на меня с Инкубу и аскари, и мы перебьем остальных. Вот мой план, и, если у тебя есть лучше, скажи!