Дарья Плещеева - Батареи Магнусхольма

— Двинский рынок, справа от понтонного моста. Там его знают. Вайса, значит, нет… А как поживает мой крестник?

Лабрюйер имел в виду человека, которому почти оторвал два пальца.

— Ты представляешь, сколько в Риге докторов? И не все практикуют открыто.

— Представляю… Там нужна хирургическая операция — все совместить и так сшить, чтобы мышцы и связки срослись. С этим первый попавшийся коновал не справится.

Они посовещались, вспоминая давние случаи, когда преступника находили при помощи врача, зашивавшего ему рану.

— Что госпожа Ливанова?

— Дома сидит. Но дамский кружок госпожи Морус мы изучили. Они прямо помешались на «живых картинах». Их последняя затея — сделать фотоальбом про Жанну д’Арк. Так что жди гостей! Они хотят начать с явления Жанне ангела под дубом и завершить костром. Как бы не заставили тебя поджечь фотографию!

— Не могла ли эта Ливанова с кем-то объясниться знаками через окошко? Скажем, есть время, в которое к нужному окошку приходит нужный человек?

— Могла, — подумав, сказал Линдер. — Но пока ничего такого не замечено.

На том и разошлись.

Лабрюйер решительно не знал, куда деваться до начала представления. Он стоял у входа в Полицейское управление, смотрел на вывески двух расположенных рядом гостиниц — «Северной» и «Отель де коммерц». Вдруг на улицу вышла фрау Берта — ее нетрудно было узнать по причудливой шляпе, одной на всю Ригу.

Лабрюйер искренне обрадовался — не придется бродить, с тревогой поглядывая на небо. Он подошел к артистке.

— Я ждал вас, фрау Берта, — сказал он, и это было почти правдой. — Я хотел вам объяснить, что произошло тогда вечером.

— И я вас ждала, — ответила она. — Я страшно за вас волновалась!

— Что там волноваться… Я сопроводил этого голубчика прямиком в полицию и хотел вернуться. Но ко мне прицепились бывшие сослуживцы — их интересовало время с точностью до минуты. Я писал показания, потом уговорил их не обращаться к вам — достаточно того, что я видел его безобразия. Потом вообще началось сущее безумие — этого человека, оказывается, уже давно искали. Возвращаться к вам в половине третьего ночи я никак не мог, простите…

— Пойдем, — сказала фрау Берта. — Пойдем ко мне в гримуборную. Эммы там нет, ее забрала к себе фрау Бенелли, она умеет лечить поврежденные ноги.

Настойчивость женщины льстила бы Лабрюйеру чрезвычайно, кабы он не знал, что имеет дело то ли с «Птичкой», то ли с «Кларой». Да и могла ли такая яркая и необычная женщина, артистка, увлечься простым смертным…

— Фрау Берта, — сказал Лабрюйер очень серьезно. — Я прошу вас стать моей женой.

— Мой Бог, вы с ума сошли… — ответила фрау Берта. — Так прямо, посреди улицы?

— Я небогат, все мои средства вложены в фотографию, и она приносит некоторый доход. Есть еще деньги на банковском счету. Но я готов работать день и ночь… Когда мы поженимся, вы оставите цирк. У нас будут дети, вы станете хорошей матерью…

— Я не могу оставить цирк! — воскликнула фрау Берта.

— Но если мы любим друг друга и хотим быть вместе — вы это сделаете. Тем более — вы хотите передать свой номер и птиц Лотте. Рига — не Берлин и не Париж, но тут тоже есть свое хорошее общество, свои приличные дома, где мы можем бывать.

— Пойдем, это надо обсудить, мы должны поговорить серьезно…

— Я готов к серьезному разговору.

— Но я еще не готова.

Некоторое время они шли молча. Лабрюйер представлял, что творится в голове у фрау Берты. И даже тихо веселился. Это в Российской империи, думал он, где женская эмансипация сильно отстает от Европы, женщину могут поставить во главе наблюдательного отряла контрразведки. А в Австро-Венгерской империи, вполне европейском государстве, женщина в важном деле подчиняется мужчине. И фрау Берта ломает голову, как бы поскорее сообщить о предложении своему руководителю, чтобы получить инструкции.

Вот сейчас правда и выяснится, думал дальше Лабрюйер. Если руководитель — один из цирковых борцов, то ответ на предложение будет получен после представления. Если же фрау потребует еще время на размышления, значит, этот господин — за пределами цирка.

— Давайте встретимся после моего выступления, — сказала фрау Берта. — Нет, не ходите за кулисы, возьмите билет в партер. Я сегодня буду выступать для вас.

— Как прикажете.

Похоже, он был прав, и оставалось только понять, который из шести. Иоганн Краузе слишком молод, впридачу он, кажется, латыш. Но агентов-мужчин, как сказала Каролина, четверо: «Атлет», «Щеголь», «Дюнуа», «Бычок». Допустим, он — всего лишь «Бычок», ему это имя подходит. Значит — один из шести. Штейнбах? «Красная маска»? «Серебряная маска»? Как зовут остальных двух? Придется взять программку…

В антракте Лабрюйер пошел за кулисы и отыскал фрау Берту в гримуборной. Она там была с Лоттой, девушка разбирала подаренные артистке цветы.

Фрау Берта была грустна, посмотрела на Лабрюйера исподлобья.

— Я не знаю, что вам ответить, — жалобно сказала она. — Я хочу быть вашей женой, но я понимаю, что запах тушеной капусты убьет мою любовь… Я боюсь этого…

Лабрюйер несколько раз кивнул. Тушеная капуста в айнтопфе или на тарелке с горячими жирными сосисками, конечно, хороша, но когда этот аромат ежедневно царствует в твоем жилище — сбежишь, пожалуй, на край света. Рига, город по сути своей немецкий, уважала тушеную капусту не менее, чем Берлин, Гамбург или Бремен.

Впрочем, он бы не мог вообразить фрау Берту с убранными под платочек, как положено стоящей у плиты женщине, волосами, в фартуке и домашнем платье. Конечно, тушить капусту может и кухарка, но хозяйка обязана знать, что творится на кухне.

Тут некстати вспомнилась история о воре, который завел любовницу-прислугу и хранил награбленное у нее в «мейдхенциммер» — «девичьей комнатке» площадью примерно в четыре квадратных аршина, куда вела узенькая дверь из кухни. Казалось бы, что там поместится, кроме кровати и настенных полок? А во время обыска столько выволокли, включая огромную енотовую шубу!.. Будь хозяйка повнимательнее — не принимала бы девица такого опасного гостя.

— Я прошу вас еще подумать, — сказал Лабрюйер. — Мое слово твердо…

И вдруг он вспомнил серебряную подковку с буквами «РСТ».

Ему стало немного стыдно.

Рцы слово твердо, сказал он себе, прописная истина, в сущности — приказ. Тот, кто придумал русскую азбуку, не знал, что на свете есть разведка и контрразведка. Они были всегда, вот ведь и в Библии есть лазутчики, пришедшие в Иерихон. И врать разведчикам с контрразведчиками приходится на каждом шагу. «Слово твердо» от них могут услышать только свои — да и то не все. Вот Каролина, будь она неладна, много ли таких слов сказала своим прокуренным голосом? Несомненно, Барсуку она их говорит, и Росомахе говорит. А Леопарда, видно, бережет от потрясений!