Луи Жаколио - Покоритель джунглей

— Так поспешим же! Мне не терпится узнать мотивы этого странного визита… Но не случится ли беды с Нариндрой и Сами за время нашего отсутствия?

— Ты видишь, луна только что взошла, она сияет так ярко, что ни одна пантера не осмелится пересечь плато при таком свете.

Башня Раджей. — Таинственный незнакомец. — Эдуард Кемпбелл. — Резня в Хардвар-Сикри. — Просьба о спасении. — Сын Дианы де Монморен.

Посоветовав слугам тем не менее соблюдать осторожность, Сердар последовал за Рама-Модели, который ушел вперед и спускался в лощину легким, размеренным шагом индусов, которые не оставляют за собой следов.

Меньше чем через час они были у башни Раджей.

На Цейлоне, как и в Индии, бывшие правители строили во всех пустынных местах, где было полно хищников, на определенном расстоянии друг от друга толстые четырехугольные башни из кирпича, которые могли служить убежищем путникам, заблудившимся или застигнутым ночью в этих опасных краях. Отсюда и произошло их название — башня Раджей. Когда-то в них можно было найти запасы риса, постоянно пополнявшиеся за счет монарших щедрот, кухонную посуду, необходимую для его приготовления, а также циновки для спанья. Но англичане быстро положили конец этим филантропическим безобразиям, и от своеобразного караван-сарая, где бедняки могли не только передохнуть, но и восстановить силы с помощью скромной пищи, остались только стены. Так исчезло большинство прежних благотворительных заведений, основанных на законе гостеприимства, свято чтимого на Востоке… Забрать все, ничего не давая взамен, — это и называлось у англичан принести народу блага цивилизаций.

Первый этаж башни был освещен факелом, сделанным из дерева бурао. Оно так смолисто, что даже маленькая ветка может гореть часами, не затухая и давая при этом достаточно света. В центре единственной комнаты стоял молодой человек лет восемнадцати, в котором по его внешности легко было угадать англичанина. Вместе с братом Рама-Модели он дождался прибытия Сердара. Сердар сразу определил национальность незнакомца, и у него возникло тайное предчувствие, что разговор их будет столь важным и серьезным, что сопровождавшие его индусы не должны узнать о его содержании. Поэтому, не дав молодому человеку представиться, он поспешил спросить, говорит ли тот по-французски.

— Почти так же хорошо, как на моем родном языке, сударь, — ответил по-французски молодой человек.

— Мой вопрос, возможно, удивил вас, — продолжал Сердар, — но в данный момент Индия ведет против вашей страны войну не на жизнь, а на смерть. С обеих сторон воюющие прибегают к жестокостям, несовместимым с гуманностью. К сожалению, я должен признать, что первыми начали ваши соотечественники, расстреляв в Калькутте женщин, стариков, грудных младенцев, целые семьи сипаев, перешедших на сторону революции. Наконец, недавно майор Кемпбелл, который командует в Верхней Бенгалии небольшой крепостью Хардвар-Сикри, хладнокровно приказал уничтожить всех пленных, захваченных им среди мирного населения соседних деревень. Произошло это перед тем, как крепость окружили войска Наны. Поэтому вы должны понять, сударь, что я весьма заинтересован в том, чтобы мои друзья-индусы не узнали, какой вы национальности. Дело в том, что они как раз потеряли отца во время этой страшной резни… Но что с вами? Вы побледнели!

Сердар больше ничего не успел сказать, он бросился вперед, чтобы поддержать молодого человека, который, казалось, был готов упасть в обморок.

Но то была минутная слабость. Усилием воли англичанин выпрямился и поблагодарил собеседника.

— Ничего страшного, — сказал он, — длинный переход через горы, жара, к которой я не привык… Все это меня так утомило, что я чуть было не потерял сознание.

Рама-Модели поспешно отправился к ближайшему источнику за свежей водой, и молодой человек с жадностью сделал несколько глотков. Хотя он и уверял, что полностью оправился, но и его взгляд, и цвет лица — все свидетельствовало о том, что он еще не пришел в себя от испытанного потрясения.

Сердара вовсе не обманули объяснения юноши по поводу его внезапной усталости, и он вежливо попросил извинения за свои слова, которые, вероятно, ранили национальное самолюбие англичанина, но были произнесены из добрых побуждений.

— Факты, о которых я вам рассказал, известны всем, — добавил он. — Теперь они принадлежат истории, и я был обязан упомянуть о них, чтобы вы поняли, насколько для вас важно хранить в тайне вашу национальность.

— Меня уже предупредили об этом, сударь, — ответил англичанин таким скорбным голосом, что он тронул сердце Покорителя джунглей. — И даже не зная о несчастье, происшедшем с отцом Рама-Модели, которое, я думаю, уничтожает все мои надежды, я представился ему как француз. К тому же мать моя была француженка.

— Объяснитесь, прошу вас, — сказал Сердар, в высшей степени заинтригованный.

— Увы, сударь, боюсь, что проделал две тысячи лье только для того, чтобы услышать, что вы ничем не можете мне помочь. — Он на мгновение замолчал, словно задыхаясь от нахлынувших эмоций, но тут же заговорил снова, понимая, что ситуация была весьма необычна.

— Одно слово, и вы все поймете. Меня зовут Эдуард Кемпбелл, я сын коменданта форта Хардвар.

Если бы земля разверзлась под ногами Покорителя джунглей, и то он был бы поражен меньше, чем услышав это удивительное признание. Выражение доброжелательного интереса, которое можно было прочесть на его лице, тут же исчезло.

— И что угодно от меня сыну майора Кемпбелла? — медленно отчеканил он.

— Англия отказывается защищать Верхнюю Бенгалию, — проговорил Эдуард так тихо, что Сердар едва расслышал его. — Скоро форт Хардвар вынужден будет капитулировать. Я знаю, какая ужасная судьба ждет гарнизон, и я пришел умолять, как просят милости у Бога, единственного человека в Индии, обладающего сейчас властью, спасти моего несчастного отца!

Произнеся эти слова, словно страстную молитву, сын майора упал на колени перед Покорителем джунглей.

В наступившей тишине душераздирающие рыдания вырвались из его груди. Несчастный юноша чувствовал, что отец его обречен. В ответ на просьбу спасти человека, который запятнал себя невинной кровью, вина которого была столь очевидна, что даже самые рьяные газеты Лондона не пытались защитить его, у Сердара едва не вырвался крик негодования. Две тысячи людей, словно стадо, были согнаны на площадь Хардвара и расстреляны двумя артиллерийскими батареями, которые прекратили огонь только тогда, когда смолк последний стон. В эту минуту перед Сердаром возникли их окровавленные тени, вопия о мщении или хотя бы о справедливости, и, вспомнив о палаче, он едва не обрушил гнев на его невиновного сына.