Луи Жаколио - Покоритель джунглей

Все вместе они направились к гроту, рассказывая друг другу о своих приключениях.

Только Сердар хранил молчание. Ему, правда, пришлось как-то объяснить свое появление в Пуант-де-Галль. Чтобы рассказать всю правду о дуэли с губернатором, он был бы вынужден поведать товарищам о главных событиях своей молодости, а меж тем в его жизни был секрет, который он хотел унести с собой в могилу. Никто не должен был знать, как Фредерик де Монмор де Монморен, принадлежавший к одной из самых знатных бургундских фамилий, стал искателем приключений, известным под именем Покорителя джунглей. Единственного человека в Индии, знавшего, кроме него, этот секрет, он убил собственными руками. По крайней мере он был в этом убежден. С пулей в сердце не выживают, а он целил именно в сердце.

Друзья спокойно провели в гроте остаток ночи, ни о чем не беспокоясь, ничего не опасаясь: Ауджали стоял на страже, и одного его присутствия было достаточно, чтобы отпугнуть любого врага, будь то зверь или человек.

На рассвете Сердар разбудил спутников и дал сигнал немедленно тронуться в путь. Ему на терпелось ознакомиться с открытием Сами: это был способ покинуть долину Трупов, не ввязываясь в новые стычки, это было спасение, это была возможность вовремя оказаться в Пондишери, где Сердара ждали новые дела. Ему надо было спешить на помощь майору Кемпбеллу, который держался еще в крепости Хардвар-Сикри, но сопротивляться больше двух недель не мог. Надо было во что бы то ни стало прибыть в лагерь индусов до сдачи крепости, ибо в последний момент никакая сила не смогла бы вырвать хоть одного осажденного из рук фанатиков. Ни популярность Сердара, ни даже авторитет Нана-Сахиба не смогли бы отстоять тех, кто запятнал себя убийством стариков, женщин и детей. Гнусная резня в Хардваре до такой степени возбудила ненависть солдат и местных жителей, что они посчитали бы предателем любого из предводителей, если бы тот только захотел уберечь этих негодяев от справедливой кары.

Разве мог Сердар, еще вчера с такой непримиримостью относившийся к человеку, на которого он возлагал ответственность за этот чудовищный варварский акт, разве мог он сегодня просить своих друзей помиловать того, кого сам недавно называл не иначе как хардварским мясником? Нет, это было невозможно. Он мог только помочь майору бежать, рассчитывая при этом лишь на слепое повиновение двух людей, Нариндры и Сами, преданность которых была безгранична и от которых он мог потребовать любой жертвы, они подчинились бы не рассуждая. Хозяин сказал — этого было достаточно, чтобы они склонились перед его решением.

У них не было иных желаний и привязанностей, кроме его собственных, и его враги были их врагами. Они были преданы ему, подобно Ауджали, и Сердар рассчитывал на них троих.

Что касается Рамы, то, как мы уже говорили, Сердар и помыслить не мог о каком-то беспристрастном отношении с его стороны. Речь шла об убийстве его отца, а по индусским законам и обычаям, тот, кто не отомстит за отца, должен быть изгнан из общества порядочных людей, и душа его после смерти тысячи и тысячи раз воплотится в теле самых гнусных животных.

Как мы видим, это противоположно христианскому милосердию, хотя и там, и здесь на первое место среди всех добродетелей ставится прощение. На Востоке этот принцип носит сугубо формальный характер, ибо добро здесь забывают, но зло никогда. И разве только на Востоке дело обстоит подобным образом?

Как бы там ни было, в борьбе, которая ему предстояла, Сердар был почти одинок. Недостаток силы он должен был восполнить хитростью. Но ему требовалось время, чтобы все подготовить, завязать нужные знакомства и найти для майора надежное убежище.

Поэтому можно понять, с каким лихорадочным нетерпением он принялся за приготовления к отъезду. Каждый прошедший день уменьшал шансы на спасение несчастного, за которого в данную минуту Сердар с радостью отдал бы жизнь, лишь бы оставить воспоминания в сердце единственного существа, которое еще напоминало ему счастливые, беззаботные, сладостные дни навсегда ушедшего детства.

В тот момент, когда маленький отряд покидал грот, в который ему не суждено было больше вернуться, направляясь к найденному Сами выходу из долины, кустарники, росшие над пещерой, слегка раздвинулись, появилась кривляющаяся, отталкивающая в своем уродстве голова и долго провожала глазами удаляющийся караван, словно хотела удостовериться, по какой именно он пойдет дороге.

Когда скрылись из виду Барнетт и Рама, по привычке замыкавшие шествие, ибо их сблизила общая ненависть к капитану Максвеллу, ветки кустарника вернулись в прежнее положение, и со скалы поспешно спустился совершенно нагой индус, чье тело сливалось с окружающей растительностью, и, бросившись в джунгли, побежал по дороге, параллельной той, по которой шагали наши друзья.

Это был Кишнайя, предводитель душителей, который накануне чудом избежал мести Сердара, а теперь снова шел по следам Покорителя джунглей. Каковы же были его планы? Собирался ли он продолжить гнусное дело в надежде получить от губернатора Цейлона обещанную награду или же им двигали какие-то более серьезные мотивы? Скоро мы об этом узнаем, ибо смерть его приспешника Веллаена заставила его принять решение перебраться на Большую землю, чтобы соединиться с членами своей касты, поджидавшими его в лесах Тривандерама. Возможно, прежде чем отправиться туда, он хотел удостовериться, что Сердар тоже покидает Цейлон и отправляется на Коромандельский берег.

Первый час пути прошел в полном молчании, как бывает обычно всякий раз, когда какая-нибудь группа путешественников отправляется в дорогу на рассвете: дух и тело живут в согласии с окружающей природой. Птицы еще спят в листве, куда едва проникает слабый свет зари. Трава и листья источают влажную свежесть. Легкие испарения ночной росы окутывают пейзаж и придают предметам неясные очертания, словно на них наброшена легкая газовая вуаль. В течение какого-то времени вы идете, погрузившись в мечтательную дремоту, которую вместе с утренним туманом рассеют первые лучи солнца.

Постепенно просыпается все вокруг и окрашивается теплыми дневными красками. Стаи маленьких попугайчиков, крикливо приветствующих появление солнца, взмывают вверх с оглушительным «тири-тири», чтобы потом сесть среди полей дикого сахарного тростника на ветки больших тамариндовых деревьев. С ветки на ветку прыгают гиббоны, играя, они гоняются друг за другом, без всякого труда совершая самые невероятные гимнастические фортели. А в это время какаду и огромные белые ара тяжело и неуклюже пролетают над фикусами и тамариндами, начинают свой день безобидные и прелестные обитатели джунглей — колибри, воробьи, разноцветные попугаи, белки и ловкие обезьяны, тогда как хищники, утомленные ночными драками и охотой, насытившись и напившись крови, удаляются в самые укромные места, откуда они выйдут только с наступлением сумерек.