Луи Жаколио - Покоритель джунглей

Толпа росла с такой быстротой, что вскоре всякое движение в ней стало невозможно. Европейцы мешались там с туземцами в разноцветных одеждах, одни сверкали серебром и золотом, другие — драгоценными камнями, блиставшими на солнце.

Не прошло и четверти часа, как появился губернатор в парадном мундире. Он сидел в открытой коляске, запряженной двумя лошадьми, в сопровождении адъютантов, казначея и генерального прокурора.

Все они сели в большую корабельную шлюпку с двадцатью четырьмя гребцами, и единственная пушка порта, служившая для подачи сигналов, загрохотала, в свою очередь приветствуя нового губернатора. Шлюпка легко миновала мель, море было спокойно и такого же лазурного цвета, как и отражавшийся в нем небесный свод.

Сердар, одетый в генеральский мундир, в сопровождений Барнетта, с гордостью напялившего на себя такое же одеяние, стоя у выхода на наружный трап, встречал своего предшественника.

Шлюпка, направляемая мощными и умелыми ударами весел, на которых сидели маку а, летела по волнам и через шесть минут подошла к «Диане», с борта которой была спущена великолепная медная лестница.

Г-н де Нуармон легко поднялся по ступенькам в сопровождении своей свиты, в то время как Сердар спустился на несколько ступенек вниз, чтобы встретить его. Двое мужчин прежде всего обменялись рукопожатиями.

— Де Лавуенан, дивизионный генерал. Простите, что представляюсь сам, — сказал Сердар, — но вы мне не дали времени послать вам мою визитную карточку.

— Добро пожаловать в Пондишери, мой дорогой генерал. Я спешил пожать вашу руку и заверить вас, что для меня ваш приезд — истинное удовольствие. Я ждал этого события, последняя почта, которую я получил пять-шесть дней тому назад, укрепила мое предчувствие, и я очень рад вам. Мое положение здесь начинает становиться крайне затруднительным, и я каждую минуту опасаюсь какого-нибудь необдуманного поступка, который окажется роковым.

— Я знаю, господин губернатор. Министр долго беседовал со мной о сложившейся ситуации. Положение весьма щекотливо, и было решено, что профессионалу, возможно, легче будет справиться с делом и успокоить нетерпеливых.

Они вошли в гостиную, продолжая беседовать, в то время как их свита осталась на палубе.

— Я не разделяю вашего мнения, мой дорогой генерал, и если бы министерство — не ищите в моих словах никакого личного намека — хотело сделать взрыв неминуемым, оно не смогло бы придумать ничего лучшего, как заменить меня военным. Все, как и я, будут думать, что тем самым оно хочет поощрить восстание в Декане. Но у вас есть секретные инструкции, и вы должны знать лучше меня, каковы намерения правительства.

— Не стану скрывать их от вас, мой дорогой губернатор, — ответил Сердар, который принял внезапное решение нанести решающий удар. — Когда я говорил о том, чтобы успокоить нетерпеливых, я имел в виду удовлетворение их просьбы: у меня есть приказ сегодня же обратиться с воззванием, призывающим к оружию весь юг Индии.

— Но это война с Англией?

— Правительство решилось на нее. Как вы хорошо сказали в вашем последнем донесении, которое я внимательно прочел, никогда больше у нас не будет подобной возможности восстановить в Индии наши позиции, утраченные только из-за предательства англичан.

— Замысел дерзкий, но он удастся, так как на нашей стороне все свергнутые раджи. Словом, генерал, я вас поздравляю, вам доверили прекрасную миссию, и знайте, что я отношусь к этому без всякой зависти. Не будучи военным, я не смог бы провести подобную кампанию, поэтому я спешу передать вам полномочия и покинуть страну, ибо, как только будет объявлена война, английские крейсеры станут гоняться за нашими пакетботами, и вернуться во Францию будет нелегко. Французский пароход, идущий из Индокитая, прибывает в Пуант-де-Галль через сорок восемь часов, и я уеду сегодня же вечером, если шхуна, на которой вы прибыли, согласна взять меня с семьей. О разворачивающихся событиях еще будет неизвестно, поэтому по прибытии в Красное море, а путь туда займет у нас дней десять, мы сумеем беспрепятственно добраться до Египта, а уж там, даже если придется двигаться через Сирию, я уверен, что вернусь во Францию, не попав в руки англичан.

— Хозяин этой шхуны будет счастлив отвезти вас, могу в этом заверить.

— Так поспешим спуститься на берег, генерал. То, о чем вы сказали мне, настолько серьезно, что я не могу терять ни минуты, если не хочу застрять в Пондишери как частное лицо на все время войны между Францией и Англией. Признаюсь вам, что здоровье мое, сильно подорванное здешним климатом, нуждается в воздухе родины.

Во время этого разговора на палубе разворачивалась прелюбопытнейшая сцена.

Казначей счел долгом вежливости завязать разговор с генералом артиллерии из свиты нового губернатора. Поэтому он подошел к Барнетту, который со своей большой круглой головой, торчащей прямо из плеч, затянутый в мундир, перепоясанный ремнями, был похож на дога.

— Ну, генерал, — сказал он, — не страдали ли вы морской болезнью?

— Хм, хм! — промычал Барнетт, вспомнив о запрете Сердара.

Но Барбассон был начеку, он быстро подошел к казначею и обратился к нему с изысканностью и изяществом:

— Знаете, вы можете без опаски палить рядом с ним из пушки, дружище глух как тетерев.

Группа молодых офицеров и адъютантов, оставшихся на борту, с невероятным трудом сохраняла серьезный вид. Но поскольку они не уезжали вместе со старым губернатором, а прибывший генерал произвел на них впечатление человека с тяжелым характером, им удалось сдержаться.

Возвращение обоих губернаторов на палубу избавило их от этой муки, ибо Барнетт для придания себе пущей важности яростно вращал глазами, свирепо поглядывая на подчиненных, застывших от почтения на месте. Высадка произошла благополучно, и кортеж направился к особняку губернатора, где началось официальное представление, поскольку новый губернатор заявил, что не устал и не нуждается в отдыхе.

Депутация всех раджей юга прибыла, чтобы поздравить его с приездом, и заявила о своей преданности и готовности служить Франции.

— Благодарю вас от имени моей страны, — твердо ответил Сердар. — Очень скоро понадобится не только ваша преданность, но и ваше мужество: близится час освобождения Индии.

При этих словах трепет охватил присутствующих, и из груди всех внезапно вырвался крик: «Да здравствует Франция!»

— Смерть англичанам! — крикнул офицер-туземец из охраны дворца.

Казалось, что все только и ждали сигнала, так как призыв этот был повторен с таким взрывом энтузиазма, что его услышали снаружи. Десять тысяч человек на площади, в аллеях, на бульваре закричали: «Смерть англичанам!», и немедленно по всему городу распространился слух, что объявлена война.