Луи Жаколио - Покоритель джунглей

Бранясь и раздраженно бурча, милейший янки поглощал пирамиды, горы галет к великому изумлению Нариндры и Сами, которые не торопились их ему подкладывать. Но все в этом мире имеет свои пределы, даже аппетит янки, и Боб Барнетт в конце концов наелся. Затем он проглотил литра четыре кофе, подслащенного тростниковым сиропом, раза три звучно прочистил горло и с явным удовлетворением заявил, что чувствует себя гораздо лучше.

Странная порода эти англосаксы! Разумеется, прием пищи — это необходимость, уклониться от которой не может ни одно живое существо, но что поразительно: в то время как южным нациям — французам, итальянцам, испанцам — нужна воздержанность в еде, чтобы в полной мере проявить свои интеллектуальные способности, северные народы — немцы, саксы, англосаксы — могут заставить работать свои мозги, только наевшись досыта. Интеллект пробуждается у них лишь тогда, когда желудок их набит до отказа съестными припасами. Поскольку прославленный Боб Барнетт был типичным представителем своей расы, натощак он бывал неповоротлив и сонлив. Человек действия пробуждался в нем, как только он удовлетворял животные потребности.

Закончив завтрак, он взял карабин и повернулся к другу.

— Я пойду немного поохочусь, Фред, — сказал Боб.

При этих словах, вызвавших у него явное неудовольствие, Сердар нахмурился.

— Мы окружены врагами, быть может, шпионами, тебе лучше остаться здесь.

— Ты занят своими планами, а мне что прикажешь делать?

— По крайней мере тебе известно, что за твою голову обещана награда…

— Да, двадцать пять тысяч франков, столько же, сколько за Нариндру, ни больше ни меньше.

— Цена не имеет значения, и ты должен беречь свою голову так же, как если бы англичане оценили ее в миллион. Тебе, кроме того, прекрасно известно, что мы взяли на себя серьезные обязательства, от успеха нашего дела может зависеть судьба восстания и, следовательно, судьба миллионов человеческих жизней… Неужели ты не можешь пожертвовать ради этого минутным развлечением? Я обещаю тебе, что уже сегодня ночью мы отправимся на Большую землю и у тебя будет немало возможностей, чтобы израсходовать свою энергию.

— Что же, ты, как всегда, прав, — смирившись, ответил Боб, — я остаюсь. Если б у меня были хотя бы крючок и кусок бечевки, я бы половил в озере рыбу.

Генерал произнес последние слова с такой комичной серьезностью, что Фред не мог сдержать улыбки. Он пожалел, что нарушил планы старого товарища, и, несколько поколебавшись, добавил:

— Если ты обещаешь мне не удаляться от маленькой долины, что простирается за нами, и не углубляться в пустынную часть горного массива, то, быть может, и не будет большой опасности, если ты поохотишься пару часов. Но я боюсь, что твоя страсть к развлечениям подобного рода…

— Клянусь не переступать очерченные тобой границы, — прервал его Барнетт с плохо скрываемой радостью.

— Ну что ж, иди, раз тебе этого так хочется, — сказал Сердар, уже сожалея о проявленной слабости, — но не забывай о данном тобой обещании, будь осторожен и возвращайся не позже чем часа через два-три. Ты будешь мне нужен, как только вернется Ауджали.

Фред еще не успел договорить, как Барнетт, вне себя от радости, уже исчез за стеной тамариндовых деревьев и кустарников, чьи могучие побеги густыми зарослями спускались к долине, указанной Фредом.

Было около одиннадцати часов утра. Палящее солнце бросало огненные лучи на верхушки высоких деревьев, расположившихся причудливыми ярусами на отрогах Соманта-Кунты. Озеро Пантер, чьи прозрачные воды не колебал даже слабый ветерок, сверкало, словно огромное зеркало. Гигантские цветы тюльпанных деревьев медленно клонились на мощных стеблях.

Не боясь кобр и гремучих змей, Нариндра и Сами, растянувшись под карликовыми пальмами, предавались радостям сиесты, и тишина нарушалась только чистым, серебристым звуком выстрелов из карабина Барнетта, ствол которого был сделан из литой стали.

Всякий раз, когда этот шум, приглушенный буйной и роскошной растительностью, достигал ушей Сердара, он не мог сдержать легкого нетерпеливого жеста: один укрывшись в тени баньяна, он продолжал наблюдать за горами с напряженностью, выдававшей его озабоченность и тревогу.

Время от времени он складывал руки на манер слухового рожка и внимательно прислушивался ко всем звукам, поднимавшимся из нижних долин со стороны Пуант-де-Галль. Можно было подумать, что он ждет условленного сигнала, которого все не было, ибо, прождав так какое-то время, он лихорадочно брался за бинокль, обследуя все складки местности, все лесные массивы, и в конце концов у него вырывался жест глубокого уныния.

Тогда, оставив на несколько минут наблюдательный пост, он мысленно строил обширные планы, воодушевляясь двумя поглощавшими его чувствами — любовью к родине и ненавистью к вековым врагам Франции.

Сердар был на редкость цельной и сильной натурой, его пример лучше всяких рассуждений показывает, что страсть к великим делам и способность к героическому самопожертвованию — не пустая абстракция. Не зная его прошлого, можно было утверждать, что, несмотря на горькие испытания, которым его подвергла жизнь, в нем не было ничего низкого и бесчестного.

За десять лет он исколесил Индию вдоль и поперек. Его возмущала алчность британцев, нещадно эксплуатировавших эту прекрасную страну и душивших ее всеми мыслимыми поборами, которые только могли изобрести купцы из Сити. Несчастных индусов облагали непомерными налогами, с помощью деспотических указов уничтожали ремесла, связанные с производством ситца и шелка, — к выгоде ткацких фабрик Манчестера и Ливерпуля, чрезмерным экспортом риса с холодной жестокостью обрекали на смерть сорок миллионов париев, сохранившихся еще в Индии, — рис был их единственной пищей. Возникавший таким образом периодически голод уносил миллионы жизней. В областях, где находили приют эти несчастные, англичане отказывались ремонтировать ирригационные сооружения, без которых в сухой сезон все чахнет и гибнет… Тот, кого в Декане бедняки называли Сердаром, повелителем, а в Бенгалии — Сахибом, встал на их защиту. И вот после десяти лет терпеливых усилий он вступал в переговоры со всеми кастами, завоевывал доверие тех и других, играл на религиозных предрассудках, манил раджей надеждой вернуть потерянные троны — ему удалось вместе с Нана-Сахибом организовать обширный заговор, где среди миллионов заговорщиков не нашлось ни одного предателя, ни одного доносчика. В назначенный день двести тысяч сипаев восстали, и английское правительство оказалось захваченным врасплох и не имело средств для отпора. Вызывающий восхищение, единственный в своем роде пример в истории народа, когда за долгие месяцы, за годы вперед был известен час восстания и ни один человек не выдал доверенную ему тайну.