Альберто Васкес-Фигероа - Икар

— Но!..

— Сейчас не время спорить! Надо попытаться.

Сначала они сняли ботинки и швырнули их в пропасть. Вслед за ботинками полетели рубашки, шляпы, штаны, оружие и даже трусы, и они остались в чем мать родила под внимательным взглядом группы туземцев, которых как будто и правда озадачил ворох одежды, свалившийся с неба.

Они начали переговариваться, хотя при этом не изменили позы, поэтому Мигель Дельгадо повернулся к Мэри.

— Встань-ка! — попросил он. — Пусть увидят твою грудь и поймут, что ты женщина.

— Зачем?

— Чтобы они решились. У них женщины и дети священны, их жизнь никогда не подвергают опасности, и если они тебя увидят, то поймут, что что-то неладно. Пожалуйста!

Мэри Эйнджел колебалась лишь какое-то мгновение. Затем муж помог ей очень медленно подняться на ноги, чтобы она могла открыть взглядам воинов свою наготу и хрупкость.

Те снова начали совещаться.

Этому не было видно конца.

Ожидание изматывало.

И тут Мэри Эйнджел начала плакать, кричать и рвать на себе волосы, выразительно показывая, как она напугана.

Последнее совещание, и наконец туземцы, по-видимому, приняли решение, поэтому они встали и разделились на две группы.

Первая углубилась в ближайший лес, и вскоре оттуда послышался стук.

Другая приблизилась к утесу и, распределившись вдоль стены, стала внимательно ее изучать.

— Это гуаарибы! — чуть ли не всхлипывая от радости, воскликнул Мигель Дельгадо. — Слава богу! Это гуаарибы!

— Откуда ты знаешь?

— Потому что другие не стали бы и пытаться. Ни вайка, ни пемоны, ни пиароа не стали бы даже прикидывать, как к нам подобраться, потому что понятия не имеют, как это делается.

Они ждали.

Минуты тянулись, словно часы, а то и столетия.

Наконец один туземец, который осматривал стену в ста метрах от того места, прямо над которым они находились, подозвал товарищей, и те неспешно подошли ближе.

Индеец что-то показал им на каменной стене, очертив жестом широкую арку, восходящую к карнизу.

Группа снова уселась на корточки, молча взирая на откос и поджидая товарищей, ушедших в лес. Те появились, неся толстые заточенные колья длиной немногим больше метра.

— А вот и они! — воскликнул Мигель Дельгадо, который наклонился над пропастью, рискуя свалиться вниз. — Вот и они! Собираются попытаться. Да благословит их Господь! Они попытаются!

Гуаарибы и правда намеревались попробовать помочь, однако действовали настолько медленно, что впору было прийти в отчаяние.

Им потребовалось почти полчаса, чтобы убедиться в том, что выбранный путь действительно самый лучший, и только после этого они с помощью тяжелой дубины начали забивать первый кол.

Они вогнали его в камень на уровне одного метра, воткнув острие в щель (древесина была очень твердой), и били по колу до тех пор, пока от него не остался конец длиной каких-нибудь тридцать сантиметров.

Два человека повисли на нем: проверяли, выдержит ли, — потом решили вбить следующий на полтора метра выше первого.

Второй кол находился не прямо над первым, а где-то на метр правее.

Вслед за этим молодой индеец влез наверх, встал ногами на первый кол и положил живот на второй. Тщательно примерившись, он вогнал третий кол примерно на том же расстоянии, что и между двумя первыми.

— Что они там делают? — спросил Король Неба, которому с того места, где он сидел, не было видно, что происходит.

— Лестницу… — ответил Мигель Дельгадо. — Они ищут трещины и отверстия, чтобы приделать ступени и продвинуться куда захотят. Они, черти, ловкие!

Они были чертовски ловкими, но, главное, невероятно проворными и удивительно отважными, хотя у стороннего наблюдателя создавалось впечатление, что каждое движение они выверяют до сотни раз.

Когда индеец, возглавлявший восхождение, управился с четырьмя кольями, он тут же спустился, уступив место и дубину товарищу, который в мгновение ока очутился наверху, словно поднялся по удобной парадной лестнице.

Каждый новый участник закреплялся ногами на предпоследней ступени и опирался животом или грудью на последнюю, так что, по-видимому, не подвергался ни малейшей опасности, когда вытягивал руки, чтобы воткнуть очередной кол левой рукой и вогнать его дубинкой, привязанной к запястью правой.

Если по какой-то причине щель не отвечала требованиям надежности, в дело вступал «специалист», вооруженный толстым стальным зубилом и тяжелым молотком. Он с математической точностью проделывал в породе глубокое отверстие, и когда туда всаживали кол, тот садился так плотно, что никому не под силу было вырвать его обратно.

Наполовину люди, наполовину обезьяны, наполовину козы, наполовину белки, гуаарибы сновали вверх-вниз по каменной стене, словно некая высшая инстанция вдруг взяла да отменила древнейший закон тяготения, а головокружение от нечего делать выдумали тупоголовые «разумные».

Тысячелетиями индейцам приходилось выживать в горном лабиринте практически неприступного Гвианского щита. Единственным способом защиты от жестоких врагов, превосходивших их числом, было признанное умение гуаарибов забираться на вершины и укрываться в орлиных гнездах, куда никто никогда не осмеливался за ними сунуться. По-видимому, еще с молоком матери им передавалось особое чутье в отношении того, как надо действовать на краю пропасти. Так что взобраться на восемьдесят метров вверх по гладкой стене — то, что для кого-то было подвигом, — для них было своего рода простым развлечением.

Они пели, смеялись и балагурили — ясно, что отпускали шутки по адресу четверки «разумных», которые жались к горе, словно испуганные птенцы. Они пребывали в таком благодушном настроении, что, когда из лесной чащи появились двое парней, которые несли на носилках упитанного тапира, решили прервать работу.

— Не могу поверить! — воскликнул пораженный Джимми Эйнджел. — Они что, так и оставят нас здесь, а сами будут обедать?

— Это еще не самое плохое… — сказал Мигель Дельгадо. — Беда в том, после еды они обычно спят.

— Не выдумывай!

— Вот увидишь!..

— И мы ничего не можем сделать?

— Что, например? Они оказывают нам огромную услугу, и мы должны молиться о том, чтобы они не устали. Гуаарибы — люди очень простые и весьма своеобразные. Работают, пока им охота, но если вдруг наскучит или надоест, все бросают — и привет. Поэтому их и называют «длинными лапами»: они никогда нигде подолгу не задерживаются.

— Надо же! — сказала Мэри Эйнджел, показывая вниз. — Они даже не прикасаются к вещам, которые мы сбросили. Такое впечатление, что они избегают подходить к одежде.

— Избегают, избегают, — подтвердил Веревка. — Они никогда не притрагиваются к вещам, которые побывали у нас, за исключением разве что металлических. Они боятся бронхита.