Николай Дмитриев - Рубин из короны Витовта

– Ты ж посмотри! Что-то мне сегодня слишком часто встречаются знакомцы в рясах…

– Что именно пан комтур имеет в виду? – пилигрим спустился на ступеньку ниже.

– А вот его! – стянув с руки боевую рукавицу, Отто фон Кирхгейм показал на Паоло, который за это время успел подойти почти к самому крыльцу.

Странствующий монах раскрыл было рот, но, заметив на пальце комтура перстень с желтоватым камнем, запнулся. В этот самый момент малость подрастерявшийся хозяин сообразил, кто прибыл к нему в усадьбу, и поспешно пригласил новоприбывших войти. Все скопом прошли в светлицу, и уже там пилигрим, незаметно отведя Скаретти в угол, спросил:

– Ну, рассказывай, что делается в округе?

– В основном тихо, – шёпотом ответил Паоло. – Вот только на заезд, когда я там был, напали разбойники и пограбили всё, что смогли, а так всё спокойно…

– И что, ничего интересного? – видимо, в голосе Скаретти промелькнуло что-то такое, что заставило пилигрима насторожиться.

– Да как сказать… – Паоло задумался и, вспоминая, как всё было, сообщил: – У двух загадочных немцев сумка какая-то пропала… И ещё с перепугу молодой шляхтич сбежал, а так ничего такого…

– Значит, по твоим словам, пропала сумка и куда-то исчез молодой шляхтич? – уточнил пилигрим.

Объединить эти два события не приходило Паоло в голову, но после этих слов его точно осенило, и он, наклонившись к самому уху пилигрима, чтобы никто из бывших в комнате ничего не услышал, едва слышно прошептал:

– Ваша милость, на пальце того молодика был очень приметный перстень. Точно с таким же камнем, как у пана рыцаря, – и Паоло почтительно, одними глазами показал на руку Отто фон Кирхгейма.

– Так… Quidquid latet apparibit… Тайное становится явным… – тихо произнёс пилигрим и внимательно посмотрел на комтура.

Именно в этот момент Отто фон Кирхгейм махнул рукой, и камень его перстня загадочно сверкнул…

Жмурясь от наслаждения, цесарь Сигизмунд прислушивался к чарующей мелодии. Вокруг него, собравшись в парадном зале, сидели мужчины и женщины из ближайшего окружения императора, и все они также завороженно слушали известного менестреля, который, ловко аккомпанируя себе на лютне, пел песню про прекрасную даму. Канцона лилась, как ручеёк, волнующе и нежно, отчего большиство из бывших в зале женщин шёпотом повторяли за менестрелем слова песни:

Пальцы музыканта в последний раз пробежали по ладам грифа, лютня умолкла, и едва утихли одобрительные возгласы, которыми слушатели наградили певца, как он, поклонившись, сразу начал другую песню, только уже не канцону, а сирвенту [180]:

Как только смысл сирвенты дошёл до Сигизмунда, он сразу перестал жмуриться и внимательно присмотрелся к менестрелю. Высокий, стройный молодик, одетый в коричневый плащ с кружевным, выложенным по плечам воротником и двумя длинными прорезями для рук по бокам, стоял посреди зала и пел, подыгрывая себе на лютне, именно про то, о чём сейчас думал цесарь. Ну что ж, ничего удивительного в этом не было. Кругом шли разговоры о Литве и о том, что станет делать он, цесарь, при сложившихся обстоятельствах. А сирвента, она по своей природе должна откликаться на последние события, и, конечно, менестрель, которому положено знать все новости, запел именно об этом, сочинив легко запоминающийся мотив, потому песня пойдёт теперь от жонглёра к жонглёру. Сигизмунд подумал об этом и нахмурился. Будут петь новую сирвенту или нет – дело десятое, а как всё сложится на самом деле, зависит от его цесарских решений. А тут придётся или уступить полякам, которые так нагло откинули предложение короновать Витовта, или же всеми силами поддержать литовского князя…

Окончив петь, менестрель низко поклонился. Вокруг цесаря сразу заговорили, а лютнисты, сидевшие в стороне, заиграли что-то мелодичное. Воспользовавшись короткой неразберихой, сопровождавшей конец успешного выступления, цесарь встал и незаметно вышел из зала.

Ему внезапно захотелось пройтись, чтобы немного размяться после утомительного сиденья. Он дважды успел обойти галерею, прежде чем его отыскал дворецкий и сообщил:

– Ваше Величество, прибыл герр радник. Говорит, дело срочное… – начал было пояснять служник, но Сигизмунд, попытавшись скрыть встревоженность, резко оборвал его:

– Где он?

– Там, – и дворецкий, показав рукой направление, пошёл вперёди, предваряя путь цесаря.

Герр Блюменрит с утомлённым видом ждал императора, сидя в укромном покое. Едва Сигизмунд вошёл, радник быстро поднялся и, поклонившись, уставился в пол. Император, услыхав, как за его спиной дворецкий прикрыл двери, уселся на стилец и кинул:

– Рассказывай…

– Ваше Величество, – снова сгибаясь в поклоне, начал радник. – Оба юриста вернулись…

– Что? Так быстро? – удивился Сигизмунд.

– Ваше Величество, они не доехали…

– Как это? – вскинулся император.

– По их рассказу, на заезд, где они ночевали, напали разбойники, – пояснил Блюменрит и, вздохнув, сообщил главное: – Письма, отправленные с ними князю Витовту, утрачены.

– Новость… – покачал головой Сигизмунд и посмотрел на радника. – Как считаешь, случайность, или?..

Цесарь не договорил, но и так всё было ясно. Раднику осталось только беспомощно развести руками. Теперь им обоим было над чем подумать, а потому молчание затянулось. И только потом, после напряжённых размышлений, Сигизмунд спросил:

– Ты не считаешь, что Владислав отважился?

– Право, не знаю… – радник прикусил губу. – Нападение или ловко спланировано, или это и впрямь разбойники, которым письма ни к чему… Но, в любом случае, никаких обвинений Ягайлу предъявить нельзя…

– Может, и так… – Сигизмунд наклонил голову, но сразу быстро поднял её и внимательно посмотрел на Блюменрита. – У тебя всё?

– Нет. Рыцарь Вацлав из Кралева возвратился.

Пан Вацлав ездил с тайным поручением в Подебрад и, поскольку были немалые надежды на хорошие новости, цесарь оживился.

– Он уже здесь?

Не успел Блюменрит утвердительно наклонить голову, как Сигизмунд громко хлопнул ладонями и, как только молчаливый служник возник на пороге, решительно приказал:

– Рыцаря пана Вацлава из Кралева сюда…

Вероятно, пан Вацлав ожидал где-то рядом, так как появился настолько быстро, что цесарь даже не успел переговорить с радником. Однако нетерпение императора было таким, что он, оставив радника, поспешил спросить:

– Ну с чем прибыл славетный [181]рыцарь?

– Ваше Величество, – пан Вацлав с некоторым опозданием поклонился. – Я дознался: чашники согласны порвать с таборитами. И если церковный собор согласится на небольшую реформацию, дело будет решено в вашу пользу.