Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

Виллие тотчас приказал поставить больному два десятка пиявок на голову, но было уже слишком поздно. Александра пожирал такой нестерпимый жар, что, начиная с этого момента, врачи и слуги стали терять всякую надежду. Комната наполнилась плачущей и стонущей прислугой. Что до Елизаветы, она отошла от изголовья больного только раз, чтобы уступить место священнику, и как только он ушел, вернулась и заняла свой привычный пост.

Около двух страдания императора, казалось, еще более усилились. Он сделал знак, подзывая, будто хотел что-то сообщить по секрету. Потом, словно вдруг передумав, громко воскликнул:

– Цари страдают больше всех прочих! – замолк, откинулся на подушку и пробормотал тихо: – Бесчестное дело они тогда учинили.

Что он хотел сказать, о ком? Никто этого так и не узнал, но некоторые считают, что это был последний упрек убийцам Павла.

Ночью император полностью лишился сознания.

Около двух часов генерал Дибич завел речь о старике, которого звали Александровичем: о нем говорили, что он спас многих здешних инородцев от такой же лихорадки, какая изнурила царя. Сэр Джеймс Виллие стал настаивать, чтобы этого человека отыскали, и царица, оживленная этим лучиком надежды, приказала немедленно привести его.

Она все это время простояла на коленях у изголовья умирающего, пристально глядя ему в глаза и с ужасом видя, как жизнь медленно покидает его.

Часов в девять утра явился старик. Он очень не хотел идти сюда, его привели чуть ли не силой. Взглянув на умирающего, он покачал головой, и когда его стали спрашивать о смысле этого убийственного жеста, сказал:

– Слишком поздно. Впрочем, и болезнь другая: у тех, кого я вылечивал, такой не было.

При этих словах последняя надежда Елизаветы угасла.

На следующую ночь, ровно в два пятьдесят, император скончался.

Согласно русскому календарю, это произошло 1 декабря.

Восемнадцатого ноября – в день возвращения Александра в Таганрог, – к его императорскому высочеству великому князю Николаю впервые послали курьера с сообщением о болезни государя. Другие курьеры с той же целью были отправлены 21, 24, 27 и 28 ноября. В письмах, которые они везли, шла речь о возрастающей угрозе, что привело в уныние все императорское семейство. Затем послание от 29 числа принесло наконец надежду на благополучный исход.

Как ни призрачны были упования, почерпнутые из этого письма, императрица-мать и великие князья Николай и Михаил приказали исполнить при большом стечении публики в огромном Казанском соборе «Тебе, Бога хвалим». Как только народ узнал, что эти благодарственные песнопения означают, что здоровье царя поправляется, толпу охватило всеобщее ликование, и она радостно заполонила все то пространство, что оставалось свободным вокруг августейших прихожан и их свиты.

«Тебе, Бога хвалим» шло к концу, чистые голоса певчих как раз напоследок взмыли к небесам, когда великому князю шепотом сообщили, что прибыл курьер из Таганрога с новой депешей, которую он согласен отдать только Николаю в собственные руки. Он ждет в ризнице. Великий князь тотчас встал и, сопровождаемый адъютантом, вышел из храма. Его уход заметила только императрица-мать, и богослужение продолжалось.

Николаю не нужно было читать письмо, чтобы догадаться, какую роковую весть оно принесло. К тому же конверт был запечатан черной печатью. Великий князь узнал почерк Елизаветы. Он развернул депешу, там содержалось всего несколько слов:

«Наш ангел на небесах, а я все еще прозябаю на земле, но уповаю на скорую встречу с ним».

Великий князь велел позвать митрополита, показал ему письмо и поручил сообщить печальное известие императрице-матери, сам же вернулся, занял свое место с ней рядом и погрузился в молитву.

Через мгновение старец вышел на хоры. По его знаку все голоса умолкли, воцарилась мертвая тишина. Всеобщее удивленное внимание сосредоточилось на нем, он же медленным торжественным шагом приблизился к алтарю, взял украшавшее его массивное серебряное распятие и, набросив черное покрывало на этот символ всех земных скорбей и небесных надежд, приблизился к императрице и протянул ей для целования распятие, облаченное в траур.

У нее вырвался крик, и она упала лицом вниз: поняла, что ее старшего сына нет более среди живых.

Что до императрицы Елизаветы, печальная надежда, которую она выражала в своем коротком трогательном послании, не замедлила исполниться. Через четыре месяца после кончины Александра она покинула Таганрог и направилась в Калужскую губернию, где для нее было только что приобретено великолепное имение. Проехав не более трети пути, царица почувствовала, что слабеет, и остановилась в Белёве, маленьком городке Курской губернии. Спустя неделю она соединилась со своим «ангелом небесным».

Это скорбное известие мы узнали от графа Алексея, который как лейтенант кавалергардии присутствовал на том богослужении. Мы оба, Луиза и я, подумали тогда, что граф необычно возбужден. Подобное настроение было ему отнюдь не свойственно, а тут оно бросалось в глаза вопреки его обычному самообладанию. В шесть часов вечера граф, простившись с нами, направился к князю Трубецкому, а мы поделились своими наблюдениями.

Мою бедную соотечественницу они весьма опечалили, ведь все это наводило на мысль о заговоре, от которого граф Алексей на несколько месяцев отошел в начале своей связи с Луизой.

Правда, с тех пор всякий раз, когда Луиза пробовала завести разговор на эту тему, граф старался успокоить ее, уверяя, что этот заговор почти сразу же распался. Но кое-какие признаки, не ускользающие от внимания любящей женщины, заставляли ее думать, что все обстоит совсем иначе и граф пытается обмануть ее.

На следующий день Петербург проснулся в трауре. Императора Александра обожали, и, поскольку об отречении Константина еще не было известно, все сравнивали легкий, мягкосердечный нрав одного с капризной грубостью другого. О великом князе Николае тогда никто и не вспоминал.

Хотя Николай знал, что Константин подписал акт об отречении, он был далек от того, чтобы воспользоваться этим отказом, о котором его брат, возможно, успел уже пожалеть. Напротив, он видел в нем своего императора, а потому принес ему клятву верности и послал письмо, убеждая вернуться и занять родительский престол. Но в то время, когда посланец Николая вез в Варшаву это письмо, великий князь Михаил выехал в Петербург из Варшавы, везя другое, от царевича:

«Дражайший брат, вчера вечером я с глубочайшим прискорбием узнал о кончине нашего обожаемого государя, моего благодетеля императора Александра. Спеша выразить вам чувство жестокого горя, которое причинила мне эта утрата, считаю своим долгом сообщить, что с этим же курьером я посылаю Ее императорскому величеству, нашей августейшей матушке, письмо, в коем объявляю, что, сообразно рескрипту, полученному мною от покойного императора 2 февраля 1822 года, каковой санкционирует мой отказ от трона, я и ныне неукоснительно следую своему решению уступить вам все мои наследственные права на трон императоров всея Руси. В то же время я прошу нашу возлюбленную матушку и всех, кого это может касаться, предать гласности мое неизменное на сей счет намерение, дабы исполнение его было утверждено.