Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

– Один славный тюльпановод из Дордрехта.

– Из Дордрехта?

– Да.

– Его имя?

– Бокстель.

– Где он остановился?

– В «Белом лебеде». Я за ним пошлю, а если ваше высочество соблаговолит оказать мне честь и пожаловать в гостиную, он, узнав, что монсеньор здесь, поспешит принести ему свой тюльпан.

– Хорошо, пошлите за ним.

– Сию минуту, ваше высочество. Только…

– Что?

– О, монсеньор, ничего существенного.

– В этом мире все существенно, господин ван Херисен.

– Дело в том, монсеньор, что возникло одно затруднение.

– Какое?

– На этот тюльпан уже притязают узурпаторы. Правда, это не диво, ведь его цена – сто тысяч флоринов.

– В самом деле?

– Да, монсеньор, отсюда и козни фальсификаторов.

– Так ведь это преступление, господин ван Херисен.

– Да, ваше высочество.

– И вы располагаете доказательствами преступления?

– Нет, монсеньор, дело в том, что виновница…

– Вы сказали «виновница», сударь?

– Я имею в виду, что особа, которая требует отдать ей тюльпан, она там, монсеньор, в соседней комнате.

– И что вы думаете об этом, господин ван Херисен?

– Я думаю, монсеньор, что ее опьянили чары ста тысяч флоринов.

– И она предъявляет свои права на тюльпан?

– Да, монсеньор.

– Чем же она подкрепляет свои требования?

– Я только начал ее допрашивать, когда вы прибыли, монсеньор.

– Так давайте допросим ее, господин ван Херисен. Послушаем, что она скажет. Я как первый судья страны проведу процесс и вынесу приговор.

– Вот и царь Соломон нашелся, – сказал председатель Общества садоводов, с поклоном отступая и указывая принцу дорогу.

Тот шагнул было вперед, но вдруг остановился и приказал:

– Идите впереди. И называйте меня «сударь».

Они вошли в кабинет.

Роза стояла все на том же месте, опираясь на подоконник и глядя на сад сквозь оконное стекло.

– Ах-ах, фрисландка! – пробормотал принц при виде ее шитой золотом шапочки и красных юбок.

Та оглянулась на шум, но едва заметила Вильгельма, который тотчас отошел в самый темный угол комнаты и сел.

Естественно, все ее внимание сосредоточилось на важной персоне, что звалась ван Херисеном, а не на смирном незнакомце, проскользнувшем в комнату вслед за хозяином дома и вряд ли носившем громкое имя.

Смирный же незнакомец взял с полки книгу и сделал ван Херисену знак начать допрос.

Тот, повинуясь ободряющему жесту молодого человека в фиолетовом камзоле, сел и, счастливый, гордый важностью порученного дела, начал:

– Дочь моя, вы мне обещаете сказать правду, всю правду об этом тюльпане?

– Даю вам слово.

– Что ж, смело говорите в присутствии этого господина, он – один из членов нашего Общества садоводов.

– Сударь, – спросила Роза, – что же мне сказать, кроме того, что я уже говорила?

– Итак, чего вы добиваетесь?

– Я могу лишь повторить просьбу, с которой уже обращалась к вам.

– Какую?

– Призвать сюда господина Бокстеля с его тюльпаном. Если я увижу, что он – не мой, я чистосердечно заявлю об этом. Но если я узнаю его, я буду требовать его возвращения, даже если мне придется с доказательствами в руках дойти до его высочества штатгальтера.

– Так у вас есть доказательства, прелестное дитя?

– Бог знает, что право на моей стороне, он мне их пошлет!

Ван Херисен переглянулся с принцем, который с первых же слов Розы, казалось, силился что-то припомнить, будто бы этот нежный голос не впервые коснулся его слуха. Между тем офицер отправился за Бокстелем, а ван Херисен продолжал допрос:

– А на чем вы основываете утверждение, что именно вы являетесь собственницей черного тюльпана?

– Да очень просто: на том, что я его сама посадила и вырастила у себя в комнате.

– У себя в комнате? А где находится ваша комната?

– В Левештейне.

– Значит, вы из Левештейна?

– Я дочь тюремщика и живу в тамошней крепости.

Вильгельм при этих словах сделал чуть заметный жест, означавший: «Ах, да, теперь припоминаю».

И продолжая делать вид, будто погружен в чтение, стал еще внимательнее приглядываться к Розе.

– Так вы любите цветы? – продолжал ван Херисен.

– Да, сударь.

– Значит, вы ученая цветоводка?

Поколебавшись мгновение, Роза произнесла голосом, идущим из самой глубины сердца:

– Господа, ведь я говорю с благородными людьми?

Это прозвучало так искренно и серьезно, что ван Херисен и принц утвердительно одновременно кивнули.

– Что ж, тогда… Нет, я не ученая цветоводка, нет! Я всего лишь девушка из народа, бедная фрисландская крестьянка, которая три месяца назад еще не умела ни читать, ни писать. Нет, создание тюльпана – не моя заслуга.

– Так кто же его создал?

– Один несчастный узник из Левештейна.

– Узник из Левештейна? – повторил принц.

При звуке этого голоса теперь уже вздрогнула Роза.

– Стало быть, он государственный преступник, – продолжал принц, – ведь в Левештейне сидят только такие?

И он снова углубился в книгу или по крайней мере сделал вид, что читает.

– Да, – пролепетала Роза, дрожа, – да, он государственный преступник.

Ван Херисен побледнел, услышав это признание в присутствии такого свидетеля.

– Продолжайте, – холодно приказал Вильгельм председателю Общества садоводов.

– О сударь, – сказала Роза, обращаясь к тому, кого считала своим настоящим судьей, – я и сама вынуждена признаться в серьезном преступлении.

– Действительно, – подтвердил ван Херисен, – государственные преступники должны находиться в Левештейне в полной изоляции.

– Увы, сударь…

– А исходя из ваших слов, похоже на то, что вы использовали свое положение дочери тюремщика, чтобы общаться с ним и вместе выращивать цветы. Так, что ли?

– Да, сударь, – пробормотала девушка в полной растерянности, – я должна признаться, что виделась с ним каждый день.

– Несчастная! – вскричал ван Херисен.

Принц поднял голову, оглядел перепуганную Розу, заметил и бледность председателя.

– Все это абсолютно не касается членов Общества садоводов, – отчеканил он своим твердым, подчеркнуто внятным голосом. – Они призваны судить о черном тюльпане, государственные преступления вне их компетенции. Продолжайте, девушка, говорите.

Господин ван Херисен от имени тюльпановодов поблагодарил новоявленного члена Общества садоводов весьма красноречивым взглядом.

Тогда Роза, ободренная этим похожим на поддержку вмешательством неизвестного, поведала обо всем, что происходило за последние три месяца, обо всем, что она делала и сколько выстрадала. Рассказала о грубых выходках Грифиуса, об уничтожении первой луковицы, о горе узника, о предосторожностях, которые они предпринимали, чтобы уберечь вторую от той же участи, о терпении заключенного и о тревогах, терзавших его в дни их размолвки, когда он чуть не уморил себя голодом из-за того, что больше не получал сообщений о своем тюльпане, а также о том, как он радовался их примирению и каким ударом для них обоих стало исчезновение тюльпана, который украли, едва он успел расцвести.