Михаил Попов - Темные воды Тибра

– Но вдруг он видит то, чему все же суждено случиться?!

Сулла спокойно и отрицательно покачал головой.

– Рим уже не тот.

В конце галереи показались Цецилия и Клелия в одеяниях из тончайшего испанского виссона, с диадемами в сложных, великолепно воздвигнутых прическах. Предплечья и запястья перехвачены широкими золотыми браслетами. Порывы ветра слегка колеблют края одежд. Вслед за ними – четверка смуглых рабов под предводительством манерного, но гордого своей миссией Метробия. Рабы несут части парадного консульского облачения.

Сулла тихо велел Карме:

– Подними.

– Что? Пергаменты?

– Один.

Торжественная процессия приближалась. Медленно, как и положено торжественной процессии.

– Дай золотую монету.

Карма скорчил рожу, но вынул из складок своей одежонки большой критский динарий и протянул консулу. Тот подышал на восковую печать пергамента, который держал в руках, а потом вдавил в подтаявший воск монету.

– Будешь стоять у меня за спиной, когда я протяну руку, подашь пергамент мне. Смотри, чтобы монета не выпала.

Подошла супруга, с глазами, полными слез. (Никто не знает, может быть, и искренних.) Подошла дочь, хрупкое, голубоглазое, какое-то нежизнеспособное на вид существо.

– Куда ты, Кай, туда и я, Кая, – произнесла Цецилия извечную формулу. Считалось, что квиритскому воину неизъяснимо приятно знать, что, когда он отправляется на смерть, жена всецело одобряет его поведение.

Дочь просто повисла невесомо на плече отца и захлюпала носом.

«Интересно, откуда они все знают, что затевается серьезное дело?» – с веселым удивлением подумал Сулла.

Теперь предстояло облачение. Консул посмотрел в подернутые дымкой мудрой извращенческой печали глаза Метробия и все понял – разболтал.

Сулле стало смешно, ведь они все уверены, что сейчас происходит процедура прощания перед отправкой на отдаленную и длительную азиатскую войну. Отсюда столько торжественности.

Послышались тяжелые строевые шаги сзади, строевые, хотя шел один человек. Децим.

– Легионы ждут тебя, Сулла.

Сначала, по традиции, повязали парадные калиги, на них сверху пальцы нубийцев закрепили украшенные чеканкой поножи. Больше всего времени отняло, естественно, одевание панциря. До сорока ремешков крепило девять его частей на статной, несмотря на пятидесятилетний возраст, фигуре консула. Наплечники, налокотники – все украшено серебром и особым образом выковано, чтобы сдержать удар либуртинской палицы.

Наконец – шлем. Красные и синие перья дрожали, словно живые, во лбу горел золоченый орел с повернутым в правую сторону кровавым рубиновым клювом.

– Плащ, – истерично крикнул Метробий себе за спину, и явился он – красный с белым подбоем в виде сросшихся лилий плащ. И тогда неподвижно стоявшая, плакавшая жена подошла к левому плечу мужа и разжала сложенные вместе ладони, в которых хранился золотой, согретый ее женским теплом скарабей, пряжка, венчавшая облачение полководца.

Сулла – хотя и не собирался – наклонился и поцеловал жену и потрепал по мокрой щеке дочь, подхватил левой рукою край плаща и быстро пошел вдоль по колоннаде в направлении нестройного шума, который издавало хорошо выстроенное людское море.

Говорить Сулла решил с угловой, нависшей над бухтой башни, имея перед собой шесть выстроенных легионов, тридцать пять тысяч человек, а за спиной – безбрежную пучину Тирренского моря.

Когда он появился на крепостной стене, раздался многоголосый рев, вынутые из ножен мечи загремели о железо щитов, значки легионов и когорт поднялись вверх.

Сулла шел быстро, плащ его развевался, создавая невольную дистанцию между ним и легатами, командирами легионов. В конце представительной процессии семенил, дорожа порученным ему пергаментом, Марк Карма.

Встав на заранее выбранное место, Сулла поднял руку – и стало тихо.

– Воины! Римляне! Мои друзья и братья! Вы совершили подвиги, о которых никогда не забудут благодарные потомки, о которых с содроганием будут вспоминать наказанные и вразумленные соседи. Вы – гордость республики, гордость квиритского народа. Справедливость человеческая и суд богов требуют только одного – воздаяния, достойного воздаяния за ваши труды, за пролитый вами пот, за пролитую вами кровь.

– Воздаяния!!!

– Воздаяния!!!

Сулла не сразу прервал пробежавшую по рядам волну справедливого предвкушения. Эти многочисленные вооруженные люди должны прийти в соответствующую степень возбуждения, тогда с ними можно будет делать все, что угодно.

Рука консула поднялась, и постепенно, с некоторым трудом, установилась тишина.

– Но не все считают, что вы имеете право на воздаяние. Не все.

Стоявшие за спиной Суллы легаты переглянулись и начали перешептываться. Со стороны выстроившихся внизу солдат это выглядело так, будто они принимают обвинение на свой счет.

– Вы помните, как одну декаду тому назад сюда прибыли посланные сенатом, а на самом деле Сульпицием Руфом люди и потребовали, чтобы ваш командующий, Луций Корнелий Сулла, был отставлен от командования? Что вы с ними сделали? Вы сделали то, чего они заслуживали: вы убили их. Тогда Сульпиций и Марий, сообразив, что им не удастся наказать меня, решили наказать вас.

Сначала повисла непонятная пауза, потом послышались вопросительные голоса:

– Кто?!

– Почему?!

– Непонятно!

– Не слышно!

– Повтори!

Командиры легионов тоже начали переговариваться громче. Им было непонятно, что происходит. Они готовились к тому, что произойдет простое объявление похода в Азию, они поднимались на башню в приподнятом расположении духа и теперь были совершенно сбиты с толку.

Сулла протянул руку за спину, и тут же Карма вложил в нее специально оснащенный пергамент.

– Вот! – крикнул Сулла, высоко поднимая пергамент над головой.

– Что это?!

– Что это?!

– Что это?! – разными голосами – от визга до рева – интересовалась вооруженная толпа.

Именно толпа.

Под воздействием возбуждения строй постепенно утрачивался, стоявшие в отдалении и плохо слышавшие то, о чем говорилось, стремились подобраться к башне поближе, чтобы обсуждение важнейших вещей – а всем было понятно, что именно о таких вещах шла речь – не прошло без них.

Суллу это устраивало. В толпе утрачивается власть трибунов и центурионов, даже деканы не в состоянии толком манипулировать своими десятками.

У этой толпы оставался один командир, тот, кого знали все, тот, кто сейчас возносился над ними.

– Марий и Сульпиций решили вас наказать. Вы не будете участвовать в походе против Митридата. Азию ограбят без вас.

– Не может быть!

– Не-е-ет!

– Скоты!

– Клянусь Юпитером…

– Откуда это известно?!