Михаил Попов - Темные воды Тибра

И вот оно пришло!

– А еще почему-то в городе по ночам отлавливают актеров, мимов, гадателей и фокусников, надо думать, это глупая и суеверная ложь. Ибо кому могут понадобиться существа этой породы в столь огромном количестве?

Сулла остановил чтеца:

– Повтори, кого отлавливают?

– Мимов, гадателей, актеров…

– Имена пойманных известны?

Чтец порылся в свитках, которые лежали перед ним на трехногом столике.

Присутствовавшие при этой сцене Карма, Децим и Метробий непонимающе переглядывались.

Чтец разворачивал и сворачивал длинные пергаментные листы, руки у него тряслись, он никак не мог понять, чем вызвал гнев консула, а то, что вызвал, было очевидно. Сулла напрягся, хищно осклабился, сузил глаза и весь подался вперед.

– Отдельного такого списка нет, но в этом помечено…

Сулла вырвал лист из дрожащих рук чтеца и пробежался по нему стремительным голубым взглядом, что-то бормоча про себя. Можно было расслышать отдельные имена. Консул оторвал глаза от списка и снова поднял их на чтеца.

– Известно, по чьему наущению делается это?

Тот обреченно пожал плечами.

– Ты же говорил, – Сулла потряс перед его носом пергаментным листом, – что у тебя записаны тут все слухи! Кому приписывают это странное дело?!

У чтеца перехватило горло, это и решило его судьбу. Консул сделал знак стоявшим меж колоннами легионерам:

– Удавить.

Уволокли.

Прегрешение несчастного было столь ничтожно, что даже привыкшие к любым выходкам своего господина Карма, Децим и Метробий удивились. Рабу припомнилась чья-то шутка, гласившая: «Находиться рядом с Суллой – все равно что стоять на обрывистом берегу» – в любой момент можешь полететь в пропасть.

Карма наклонился и поднял уроненный пугливым чиновником лист. Некоторое время он его изучал.

– Но вот же!

– Что там? – спросил Сулла, сидевший с закрытыми глазами и медленно вдыхавший и выдыхавший, чтобы успокоиться. Ему было неприятно, что вспышка его гнева имела свидетелей.

– Вот написано, что молва городская приписывает эти похищения актерские Публию Варинию. Это вызывает у всех весьма сильное недоумение, поскольку Вариний этот никогда театралом не был и вообще искусствам чужд.

– Зато является давним клиентом Мария, – сказал Сулла.

– Но Марий тоже не театрал, – усмехнулся Децим, задумчиво ощупывая львиную морду у себя на панцире. – Или он на старости лет решил овладеть искусством мима?

Все засмеялись этой шутке.

Все, кроме консула.

Сулла сказал:

– Децим, ты сейчас отправишься в казармы. – Легат встал, сразу сообразив, что время шуток кончилось и предстоит работа. – И построишь все шесть легионов на поле сразу за городской стеной.

Децим, честно говоря, ничего не понял, но кивнул в знак того, что приказание выполнит, развернулся и решительным шагом покинул крытую колоннаду, где происходило заседание.

– Метробий!

Тот тоже вскочил, теряясь в догадках, что же ему будет поручено.

– Прикажи привести в полный порядок мои парадные доспехи. Пусть как следует начистят панцирь и вспушат перья.

Старый наложник торопливо засеменил в глубь дворца.

Медленно сворачивая злополучный пергаментный листок, Карма спросил у своего хозяина:

– Что ты задумал?

– Марий перехитрил меня!

– В чем? Чем? Как?

– Завтра мы выступаем.

– Отплываем?

– Именно выступаем!

Несколько разной степени ироничности гримас сменилось на физиономии раба.

– Позволь спросить: куда? Не на Рим ведь ты поведешь свое войско!

Сулла брезгливо покосился на него.

– Ты угадал.

Карма сделался серьезен, он понял, что Сулла не шутит, а когда Сулла не шутит, то он не шутит… Но повести римскую армию на Рим…

– Но такого…

– Знаю без тебя. Никогда еще в истории римская армия не вступала на территорию города. Что ж, когда-нибудь надо нарушить эту традицию. Почему не сейчас? Почему я не должен это сделать?

– Ни один из легатов тебя не поддержит. Ну разве что Децим из высшей любви к тебе встанет на твою сторону.

Сулла презрительно выпятил нижнюю губу.

– Я знаю, большинство моих высших офицеров более граждане, чем мои подчиненные.

– И несмотря…

– Именно поэтому я обращаюсь прямо к солдатам.

– Прямо сейчас?

– Да.

Карма встал, вцепился быстрыми тонкими пальцами себе в редкую шевелюру – очень по-обезьяньи, – словно стараясь выискать там какие-то новые аргументы. Придя в короткое неистовство, он пнул разбросанные по гранитному полу пергаменты. Потом подошел к стоявшему неподалеку легионеру, опирающемуся на копье, и начал отталкивать его подальше, надавливая мягкими ладонями ему на грудь. Тот удивленно и медленно подчинился.

Карма развернулся и подбежал ко все еще неподвижно сидевшему Сулле.

И захрипел ему на ухо:

– Но ради чего? Я не спорю, великолепно! Неожиданно! Ни на что не похоже! Самому Юпитеру не приснится такая дерзкая мысль, но чего ради?!

– Разве ты не понимаешь? – спокойно, даже очень спокойно спросил консул.

Внизу, там, где за персиковыми и апельсиновыми рощами располагались казармы, раздалось слаженное гудение букцинов.

– Все, – заныл Карма, – все, теперь уже нельзя остановить. И все из-за чего – из-за актеров, полупьяных комедиантов и скотов. Они почему-то тебе дороже всего на свете, это твое дело. Но нельзя же идти против здравого смысла и порядка жизни до такой степени.

– Ты сам сказал, они мне дороже всего на свете. Марий это понял. Он схватил и Росция, и Тигеллина. Он как-то догадался, что для их освобождения я сделаю все, что в моих силах. Попытаюсь сделать. То есть прикажу армии двинуться на Рим. Видишь, ты хитрый раб, даже этот солдафон с бычьей шеей может себе это представить, а ты все еще боишься.

Карма сделал несколько кругов вокруг кресла, в котором сидел консул, топча – почти демонстративно – валяющиеся на полу пергаменты.

– Да, боюсь. Боюсь, что все пойдет так, как задумал этот… Не знаю, каким образом, сам ли, поползновением своего угрюмого ума или по чьей-то подсказке, он догадался, что необходимо сделать, чтобы ты оказался нещадно и глубочайше уязвлен.

– Подсказке? – вдруг заинтересовался сидевший до этого вольно консул.

Карма продолжал о своем:

– Значит, он представляет себе и дальнейшее развитие событий. Ты велишь армии идти на Рим, легионеры вдруг вспоминают, что они римляне. Ты настаиваешь на своем. Возмущение обращается против тебя!

– Это мы сейчас увидим. Он считает, что на дворе времена Катона и Сципиона, а давно уж наступили другие времена. Он уже видит, как пораженные моим приказом солдаты демонстративно складывают оружие и расходятся по домам, проклиная тот день, когда встали под мои знамена. Он уже видит, как, обливаясь благодарными слезами, отцы народа – сенаторы отдают ему диктаторский скипетр для борьбы с величайшим врагом республики.