Лариса Склярук - Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник)

Здесь была прикована к скале прекрасная Андромеда, дочь царя Кефея, принесенная в жертву страшному морскому чудовищу. Она должна была искупить вину своей матери Кассиопеи, неуместно похвалявшейся, что красотой превосходит морских нимф. За что разгневанные и довольно-таки завистливые нимфы наслали гигантскую рыбу.

Мерзкое чудовище приближалось, раскрывая свою жуткую жадную пасть. Несчастная Андромеда лила слезы, ее длинные волосы развевались на ветру, великолепное беломраморное тело металось, безуспешно стараясь освободиться, когда появился Персей. Он убил рыбу, спас красавицу и в награду на ней женился.

И именно отсюда пророк Иона отправился в путь, не выполнив Божье поручение. За что в море корабль был застигнут сильнейшим штормом. По жребию Иона был выброшен в море, и его проглотила огромная рыба. Три дня и три ночи провел Иона внутри кита, прося прощения за свое непослушание, а затем, прощенный, был выплюнут китом назад, на берег Яффо.

Я стою спиной к городу. На землю опускается вечер. Неслышно двигаясь по совершенно бордовому небу, оранжево-красный шар солнца тонет в море. Темные волны Средиземного моря, медленно перекатываясь, кажутся тяжелыми, словно это не вода, а масло, и странно, что они не шипят, когда раскаленный шар касается их поверхности. Это море, эта надвигающаяся ночь дышат вечностью. Медленно поворачиваюсь к древнему городу. И в это время, если вы, конечно, человек с воображением, то легко можете представить себе что-то необычное, фантастическое, загадочное, необъяснимое.

Двое молодых, лет двадцати пяти, мужчин, увлеченно разговаривая и по-южному темпераментно жестикулируя, шли по вымощенной камнями улице старого Яффо в сторону блошиного рынка, или, как говорят в Израиле, шкура-пишпишим.

Одного из них звали Беня. Он был высок ростом, строен, белокож и, как все люди, обладающие такой кожей, сразу на израильском солнце начинал не загорать, а краснеть. Рыжеватые, коротко стриженные волосы открывали высокий выпуклый лоб, казавшийся еще выше от того, что волосы его уже начали редеть и, редея, отступали ото лба. Серые глаза в окружении светлых, почти невидимых ресниц смотрели на окружающий его мир доброжелательно и заинтересованно. Открытая улыбка говорила о спокойном покладистом характере.

Его спутника звали Эфраим. Умные черные глаза с насмешливой хитринкой в глубине, под густыми, низко опущенными бровями. Крупный нос на гладком смуглом лице. Жесткие иссиня-черные волосы, тугими завитками ложащиеся на широкий лоб. Высокий рост и крепкие плечи.

В этом году юноши заканчивали занятия в Иерусалимском университете, по курсу Древний Ближний Восток. История их интересовала страстно, и не только древняя. По дороге в Яффо, слушая по радио новости, они узнали о предстоящем визите в Польшу британского историка и самого известного отрицателя Холокоста Дэвида Ирвинга, и эта новость повернула их беседу в новое русло.

– Меня всегда очень волновал вопрос соотношения преступных действий человека как винтика нацистской машины, – говорил Беня, – и проявлений индивидуальности личности.

– Что ты имеешь в виду, Беня, – как всегда чуть насмешливо по отношению к собеседнику поинтересовался Эфраим, – под словами «проявление индивидуальности личности»? Нравилось или не нравилось человеку исполнение его обязанностей? Или проще, получали ли офицеры СС моральное удовлетворение от уничтожения заключенных?

– Да. Я говорю именно об этом. Кстати, Адольф Эйхман уверял, что просто был обязан выполнять правила войны. А следовательно, он не столь уж и виновен.

Разговаривающие мужчины страшно сердили идущую впереди них юную шестнадцатилетнюю Яэль. Девушка торопилась, ее манили антикварные лавки Яффо, тяжеловатые терпкие запахи старой мебели, чуть пахнущая затхлой сыростью одежда, необычные причудливые статуэтки, тусклый блеск старинных серебряных украшений, а брат Беня и его друг постоянно останавливались и, увлеченные разговором, забывали, зачем они, собственно, приехали.

Проходя немного вперед, Яэль поворачивалась и, ожидая, нетерпеливо постукивала ножкой, обутой в модные высокие плетеные туфельки. Светлые шорты открывали намного выше колен стройные ноги. Короткая кофточка без рукавов демонстрировала прохожим гладкий животик. Белая кожа лица отсвечивала на щеках легким румянцем, а небольшой изящный носик был покрыт мелкими, аккуратными, словно нарисованными тонкой китайской кисточкой, многочисленными веснушками. Хорошенькая и избалованная Яэль весь вчерашний вечер мучила маму упреками в отсутствии у нее новых нарядов и оригинальных, не как у всех, украшений, столь необходимых для очередной вечеринки. И наконец, к своей большой радости и удовлетворению, вынудила маму уговорить брата свозить ее в магазины.

Все члены семьи – мама и папа, бабушки и дедушки, Беня – привыкли ее баловать. Она была такой милой, славной маленькой девочкой, которая всех радовала, словечки и выходки которой всех умиляли. Правда, крошка давно выросла, но этого не замечали и продолжали к ней относиться как к неразумной, но любимой куколке. А куколка между тем становилась все высокомерней, заносчивей и эгоистичней, требовала все больше внимания, постоянно бывала всеми и всем недовольна, позволяла себе грубости.

Как часто такие хорошенькие, юные, всеми любимые девочки незаметно для себя превращаются в вечно недовольных, брезгливо морщущихся женщин, а затем в брюзжащих, сварливых старух. И окружающие недоумевают: «Ну откуда берутся такие гадкие, вредные, ворчащие старухи?»

Да уж не из космоса появляются. А из таких вот милых, слишком заласканных, но не слишком умных, эгоистичных девушек.

Ножка продолжает нетерпеливо постукивать, по-детски пухлые губы недовольно поджаты.

– Ну, Беня, ну, – в который раз дергает Яэль брата.

– Мы уже почти пришли, и твои украшения, хамуда, никуда не убегут. – Беня, как всегда, был мягок с младшей сестрой.

– Не убегут, – капризно протянула Яэль. Она не выносила, когда ее желания выполнялись не сразу. – Как мне надоели все эти ваши разговоры, особенно о войне. Зачем о ней говорить?! Только настроение себе портить. Я молодая, я хочу жить и радоваться жизни. Веселиться и не думать о печальном. – И она недовольно передернула плечами.

После этих слов девушки Эфраим остановился посреди тротуара и, засунув большие пальцы рук в карманы брюк, какое-то время с интересом смотрел на девушку, рассматривая ее несколько преднамеренно демонстративно и насмешливо, словно видел впервые, а затем сказал поучительно, как неразумному ребенку:

– Древние говорили: когда прошедшую войну забывают… – Он помолчал, сделав для большей убедительности паузу, и строго закончил: – Начинается новая.