Юрий Черняков - На безымянной высоте

— А что? — пожал плечами Степан. — Похоронили по-людски, все как положено… Ружейный залп дали. Могилку, памятник со звездой, домой написали… Мы тебе ее покажем. А командир полка нам еще тогда клизму вставил: сколько, мол, времени на похороны потеряли… И чтоб, мол, не видел вас, пока языка не приведете…

— Ну да. Бросайте нашего Петю в яму и топайте в ночной поиск… — возбужденно хмыкнул Прохор. — За самим небось самолет прислали, когда его в глаз поранили. А сколько Петя ему «языков» перетаскал, кто-нибудь считал?

Он все не мог успокоиться и даже начал слегка заикаться.

— Не ему, а для пользы дела, — примирительно сказал Иван. — Им, начальникам нашим, тоже сверху приказывают… Так что ж батю-то не уберегли? — спросил он в наступившей тишине.

— Да ведь рассказывал я уже! Значит, третьего дня подстрелил его этот снайпер, — ответил Степан. — Ходил он тут во весь рост: чего, мол, хоронитесь, мол, меня пуля не берет… Я ему говорил: товарищ подполковник, не будите лихо, пока оно тихо! А он знай отмахивается…

— Жаль, толковый мужик был, — сказал Иван. — Под Ржевом ротой командовал. Орать не по делу любил, это точно. Но отходил быстро… Ну и чего? Доставили вы ему «языка»?

— Ну, — сказал Степан. — Резервист какой-то глаза бы на него не глядели. Нажрался как зюзя… Вылез из блиндажа помочиться. Мотню еще не застегнул, идет прямо на меня. Но дисциплинированный, гад. За всю дорогу, как я ему велел, ни разу не пикнул. Только икал.

— Ну надо думать… — хмыкнул Иван, одобрительно оглядев мощную фигуру Степана.

— Шнапсом от него несло, веришь, сам аж захмелел, пока его на себе допер, а потом он в себя маленько пришел, меня разглядел — и враз его медвежья болезнь прохватила… И все опять на меня. Еле отмылся. А комбат, когда руку жал, принюхался: чем, говорит, от тебя, Каморин, несет?

Все заулыбались, закивали: ну, Степан! Горазд приврать… И припоминали, как это все было на самом деле. Только Прохор оставался серьезен.

— Петя будто наперед все знал, — сказал он. — Я, говорит, в сорок первом от самой границы пятки смазывал, сколько порток и обмоток сносил, чтоб только снова наш пограничный столб своими руками пощупать. Вот тогда, мол, можно и помирать. Чуть-чуть, совсем немного, недотянул…

— У меня отца еще в первую германскую вроде где-то здесь убили… — вдруг сказал Степан. — Недалеко отсюда. Местечко Шиловичи, что ли, называется… А может, и не здесь… Да, и еще Петя очень хотел, Ваня, тебя повидать. Чувствовал, что ли, что может не успеть.

— Ну, — кивнул Михаил. — И еще он ночами уснуть не мог, жаловался: какую ночь, говорит не сплю, все думаю… Оставил он тут для тебя кое-что.

И полез в свой вещмешок. Достал оттуда трофейную флягу, тряхнул ее, и все услыхали, как взболтнулась в ней жидкость.

— На вот, Ваня, это тебе подарок от Пети. Велел передать. Трофейный коньяк, он самолично с убитого фрица снял, — продолжал он. — Налил нам тогда по крышечке, только попробовать дал. Остальное, говорит, Ванечке оставим, когда из госпиталя вернется, он в жизни такую вкусноту не пробовал.

— Ну что ж, помянем, стало быть, обоих, тем более девять дней… — Иван открутил крышечку, вопросительно оглядел товарищей. — Не поняли? Кружки ваши, спрашиваю, где?

Он разлил по кружкам, они молча выпили.

— Хорош коньячок, — одобрил Степан. — Только слабоват против наркомовской. Или взять Маркелов самогон. До костей пробирает. Ты закусывай, Ваня, вот тушенка американская, на Петю недавно получили, он поесть не успел, так тут еще осталось… С довольствия его до сих пор не сняли, а нам что — больше всех надо, чтоб самим заявлять?

И протянул ему открытую банку тушенки. Иван неодобрительно крякнул, но промолчал.

— Дают, бери. Небось в госпитале такой не бывает, — сказал Прохор. — Только начальству и нам, разведке. Закусывай, чего смотришь?

Старшина взял наконец банку, и оба дружно принялись выковыривать мясо ножом.

— Михаил, тебе оставить? — спросил Иван Безухов. Тот отмахнулся, а Прохор предостерегающе выставил руку.

— Мишка перебьется, — сказал Степан. — Мы одну банку оставляли, договаривались, что я сегодня борщ из нее сварю. Как раз бы тебя угостили… А он ее деду Маркелу этому отнес.

Михаил сердито засопел, но ничего не сказал.

— Что хоть за дед такой у вас объявился? — спросил Иван Безухов, с причмокиванием подбирая мясо с ножа.

— Не сказать чтоб уже совсем дед, — сказал Степан. — Шестидесяти еще нет. Вроде поляк. Но по-русски чешет не хуже нашего. С акцентом, не без этого…

— Он по-русски с польским акцентом, а по-польски — с русским, — уточнил Михаил. — Зато самогон гонит с понятием, из свеклы. Или из пшеницы. И такая чистая у него горилка получается…

— Как моча младенца, — хмыкнул Прохор. — Наш особист о нем тут все расспрашивал.

— Ну. Будто он виноват, что к нему то немцы за самогонкой ходили, то партизаны, — кивнул Михаил. — Как им откажешь? Сразу пулю в лоб. И вообще, замучил нас особист своими расспросами. С чего, мол, эти полячишки русский язык хорошо знают? Не агенты ли, специально оставленные? И чего, мол, вы к нему ходите? О чем там беседуете? Он и тебя, Вань, еще спросит. Так что готовься.

— А чего! Он, этот дед Маркел, нам доверяет, — продолжал Степан. — В гости все время зазывает… Самого пан Марек зовут, они с пани Евой одни на хуторе живут, в лесу, метров триста отсюда, — пояснил Степан. — Он и сейчас на всякий случай никому не отказывает. Хоть нам, хоть партизанам, хоть власовцам. Мало ли, говорит, как тут все опять повернется. Сегодня вы немца гоните, завтра он вас назад попрет… Раньше брал злотые, марки, рубли брал, а сейчас, говорит, на что они мне, куда я с ними, если боюсь нос за ограду высунуть? Тушенкой там или крупой с ним расплачиваемся.

— Нет, что ни говори, его самогонка получше будет, — подтвердил Михаил, ковыряя в зубах. — Что это за коньяк, если после него добавить хочется?

— Вот и сбегай, — сказал ему Степан. — К Маркелу. Пока нас в поиск не послали. Отметить надо Ванино возвращение или не надо?

— Может, разыграем, кому бежать? — недовольно сказал Михаил.

— Закон моря. Кто проявил инициативу, тому и бежать, — сказал Степан. — И, считай, ты задолжал нам за борщ. Да и помоложе нас будешь… Почтение должен бы проявить к старшим по возрасту, если не получается по званию.

— Это ж на сколько я тебя моложе? — обиделся Михаил.

— На пять лет, мало тебе? Ну на десять. И не тяни кота за хвост. Может, еще капустки квашеной у них раздобудешь… Хороша у них капустка! С хрустом, с моченым яблоком, с клюквой. Знает, душа кулацкая, чем русской душе угодить. К тому же Ева души в тебе не чает. В тот раз я ходил, а она все спрашивала: Михаил-то когда придет?

— Ну, — подтвердил Прохор. — Сам видел, дед только отвернется, она ручкой машет, вроде приглашает… Михаила, иды сюды… — изобразил он женский голос. — Вроде как за капустой, а там иди знай, чем она желает заняться.