Юрий Черняков - На безымянной высоте

— Нет, я останусь, — сказал Марек. — Не могу. Дом, хозяйство… Разворуют ведь. Нельзя оставлять.

— Здесь будет опасно. — Михаил покачал головой. — Скоро такое начнется…

— Переживем, Миша. Главное — ты их устрой. И большое тебе спасибо!

— Ну как знаешь…

Они шли по открытому участку местности, прикрывая Еву, Марысю и немецкого майора Клейста своими телами и телами власовцев, причем Прохор с силой нагнул голову немца книзу (так полицейские делают, сажая арестованных в машину), чтобы ее не было видно… И так они шли, пока не послышался далекий выстрел и немец не ткнулся носом в землю. Его седой висок сочился кровью. Марыся заплакала, прижалась к бабушке, а та, охнув, тут же рухнула наземлю, накрыв внучку своим телом.

— Все, встали и пошли, — сказал Прохор, переглянувшись с Михаилом. — Он только по офицерам стреляет.

В кустах они подошли к замаскированной и ожидавшей их все той же полуторке «ЗИС-5», усадили бабушку и внучку в кузов, затем присоединили к ним власовцев и только потом залезли сами.

— Долго вы, однако, — недовольно сказал молодой и безусый, недавно призванный в армию водитель. — А если меня начальство хватится?

Разведчики ничего не ответили.

В прицел капитана Кремера было видно, как русские сразу бросились наземь, распластались, прикрыв собой девочку и женщину, потом дали несколько очередей в его сторону.

Но он уже успел сменить позицию. И с нового места снова взглянул в прицел на убитого. Да, ему опять пришлось застрелить своего офицера. Но таков приказ: стрелять в каждого офицера, захваченного русскими, какого он только заметит.

Жаль этого майора, но он, Кремер, не мог поступить иначе. Например, стрелять в его похитителей. От такой стрельбы мало толку. Одного застрелишь, а другие успеют столкнуть пленного в какую-нибудь воронку от снаряда. И тем сохранить ему жизнь, а значит, получить «языка». А высокопоставленный офицер в качестве такового, да еще перед решающим сражением, — на вес золота.

— Что за невезуха, — чуть не плача, сказал Михаил.

— От сука, своих же убивает, — вздохнул Прохор. — Нет, Миша, все, теперь не видать нам живых «языков», считай, до самого Берлина.

А власовцы только испуганно переглядывались.

— Мы его живого вам доставили, верно? — неуверенно спросил Гриша. — Ребята, вы же видели, он живой был, целый, даже царапины ни одной!

— Да был… — махнул рукой Прохор. — И сплыл. Чего теперь… Подтвердить мы подтвердим. Тебе бы шкуру свою сберечь, а мы опять без «языка». Только на себя можно надеяться… Чего смотрите? Тащите его теперь сами… В качестве вещественного доказательства. Он теперь только вам и нужен. А там пусть начальство решает. В наших, к примеру, вы стреляли? В меня вот или в таких, как я? Было дело?

— Проша, не заводись, — вполголоса сказал Михаил. — Давай еще раз: чем вы здесь занимались? — спросил он Гришу.

— Чем… Что прикажут, — буркнул Гриша. — Они нам не особо доверяли… Окопы рыли, мины ставили, колючку тянули. Немцы за нами присматривали.

— Автоматы ваши?

— Нет, — замотав головой, даже привстал в кузове Гриша. — Нам их не доверяли. Это его охраны автоматы… Он приехал смотреть, как мы ставим мины. Ну мы их сзади лопатами… И в яму всех троих. В воронке спрятались, переждали — и сюда.

— Ладно, разберутся без нас, — процедил Прохор. И слегка для порядка пхнул Гришу стволом автомата.

— Подожди, — снова остановил его Михаил. — Проходы в минных полях оставлены?

— Нуда…

— Показать можете?

…— Ефрейтор Горбунов! — громко повторил Малютин. Но увидел входящую в блиндаж Катю.

— По вашему приказанию явилась, товарищ лейтенант! — шутливо ответила она, очень женственно отдавая ему честь.

— А где Горбунов? — Малютин выглянул из блиндажа и с удивлением обнаружил, что возле блиндажа никого нет. Вернулся назад. — Ничего не понимаю…

Она опустила полог у входа, потом прижалась к нему, закрыла его рот ладонью.

— Главное, что твои солдаты все поняли.

Он удивленно, уже не оглядываясь, смотрел на нее, пока она вела его за руку назад, в глубь блиндажа. И там присела на край его койки, глядя снизу ему в глаза.

Уже который день шла, продолжалась, тянулась эта смертельная тягомотина под названием охота на немецкого снайпера-аса капитана Рихарда Кремера.

И чемпионка по стрельбе Оля Позднеева, и Николай Малахов снова в который раз сидели в секрете. У Малахова на голове была все та же фуражка полковника Егорова с простреленной кокардой. Здесь, в небольшом окопчике под развесистой липой с едва пожелтевшими листьями, вдвоем было тесно, и он когда невольно, а когда и нарочно прижимался к Оле, вдыхая запах ее волос, согретых солнцем. Но она каждый раз отталкивала его плечом:

— Не мешай! А то выгоню.

Коля вздыхал, скучнел, а она напряженно всматривалась в сторону немецких позиций, туда, где в последний раз был замечен дымок от выстрела капитана Рихарда Кремера. Наконец отложила свою винтовку с прицелом.

— Ничего не видно? — спросил Малахов. — Где он? Дай в прицел посмотрю…

— Солнце мешает. — Она кивнула на небо. — Надо переждать, пока оно пройдет зенит… А то прямо в глаза. Да и оптика сейчас будет бликовать, так что он нас сразу засечет… Пусть лучше сам себя обнаружит.

— Может, мне тогда наверх вылезти? — спросил Коля спустя какое-то время. — Да он в меня не попадет, не бойся. А как выстрелит — ты его сразу и засекай…

— Мы же договорились: тебя он уже наизусть знает и помнит, поэтому лучше я вызову его огонь на себя… А то на тебя ему патрона жалко.

Он обиженно отвернулся. Она засмеялась.

— Ладно, только не дуйся, — сказала она. — Ты куда? Но он уже полез наверх, и Оля не без труда удержала

его за плечо и, кажется, впервые посмотрела на него с ласковой улыбкой. С улыбкой и немного исподлобья — словно увидела вдруг Колю Малахова таким, каким еще ни разу не видела.

— Сиди уж, заговоренный… И пока не высовывайся. И приподняла над головой свое небольшое зеркальце.

Капитан Кремер, сидевший в небольшом укрытии в районе нейтральной полосы, на которой он обосновался этой ночью, увидел, как блеснул солнечный зайчик от оптики, мгновенно навел винтовку и выстрелил.

— Пора бы попрактиковаться, — сказал он напарнику. — А то давно не тренировался. Пусть эта фрейлейн думает, что я клюнул на ее дамское зеркальце, приняв за прицел.

Приподнятое над окопом зеркальце разбилось, Оля невольно вскрикнула и потрясла порезанными пальцами, на которых показалась кровь.

— Черт… Вот это стрелок! — сказала она с уважением. — Но, похоже, он начал нервничать. Раньше он был более галантным.