Евгений Штейнберг - Индийский мечтатель

— Вот что они прячут, эти лицемеры! — закричал Амир Ходжа, размахивая мешочком, в котором звенело серебро.

— Отдай! — наступал на него Нанда. — Это мои деньги!

— Слышали вы, райоты? — насмешливо воскликнул управляющий. — Его деньги, этого бродяги!.. Где же ты их взял? Уж не разбоем ли на дорогах или кражами на калькуттских базарах?

— Я скопил эти деньги на службе британского раджа! — с негодованием крикнул Нанда. — Более двадцати лет тянул я солдатскую лямку, а теперь ты хочешь отобрать мои сбережения, магометанский пес!

Нанда рванулся за мешочком, управляющий отвел руку за спину.

Тут Нанда не стерпел. Бросив на землю корзину с рыбой, он схватил валявшийся среди выброшенной из хижины утвари медный котелок и швырнул его в управляющего. Амир Ходжа пошатнулся и рухнул на землю. Кровь ручьем потекла из раны. Толпа на мгновенье притихла, потом кто-то крикнул:

— Так им и надо, собакам!

Грабители в испуге заметались по двору.

Провожаемая пинками и ударами, земиндарская челядь врассыпную ринулась вон из деревни. Труп Амира Ходжа остался лежать в пыли…

Когда прибежавшие из деревни слуги сообщили о случившемся, Рагхунат спокойно сказал:

— Жаль человека!.. Впрочем, он был дурным управляющим, и его все равно пришлось бы прогнать… Однако, Руплал, произошло то, о чем я тебе говорил: райоты взбунтовались. Теперь мы можем действовать.

В тот же вечер оба земиндара отплыли в Калькутту на дожидавшемся их здесь судне. Деревня затихла в предчувствии надвигавшейся беды.

На утро четвертого дня прибыл английский отряд под командой лейтенанта. Окружив селение, солдаты стали поджигать хижины. Неслись отчаянные вопли женщин и детей. Мужчины пытались спасать семьи и остатки скарба, уцелевшие от недавнего погрома. Пламя и дым, раздуваемые ветром, метались по деревне, то взлетая ввысь, то пригибаясь к пыльной земле.

Некоторым из райотов удалось вырваться из огненного кольца и убежать в джунгли. Старики, дети, слабые и больные люди погибли в пламени пожара, несколько человек были убиты ружейными выстрелами, а Буксу, Нанда, сельский староста и двое чоукидаров были увезены в Калькутту.

Четыре месяца простояло заколоченным здание на улице Домтолла. Все хлопоты Лебедева оставались тщетными. Английский закон строго охранял права заимодавцев, как бы ни были возмутительны условия займа. Несостоятельному должнику нечего было рассчитывать на льготу или снисхождение.

Выкупить у Джекобса долговое обязательство Лебедев не смог. Голукнат Дас рассчитывал получить от братьев деньги за принадлежавшую ему часть имения, которую он им уступил, но те откладывали уплату.

— Пришлось внести огромный налог в английскую казну, — объясняли они.

Казалось, только чудо могло спасти театр. И оно совершилось, это чудо, хотя, в сущности в нем не было ничего чудесного.

Однажды к Лебедеву приехал Голукнат в сопровождении того молодого индуса, с которым Герасим Степанович познакомился года два назад. Рам Мохан Рой заметно возмужал, стал менее застенчив. Он жил в последнее время в Бенаресе, но и туда уже проникли вести о новом калькуттском театре. Одни выражали восхищение, другие порицали. Молодому человеку хотелось увидеть собственными глазами, как осуществился замысел, о котором он узнал одним из первых. Только эта цель и заставила его прервать научные занятия и отправиться в Калькутту. Каково же было разочарование юноши, когда он узнал, что театра больше нет!

— К сожалению, не имею возможности показать вам представление, — с грустной улыбкой сказал Лебедев. — Владелец объявлен банкротом, театр заперт и опечатан…

— Разве я не предлагал вам обратиться к моему отцу? — спросил мягко Рам Мохан Рой.

— Не могу обращаться к незнакомому мне человеку за деньгами. Это похоже на попрошайничество, — вздохнул Лебедев.

— Мне следовало позаботиться самому об этом! — воскликнул молодой человек. — Надеюсь, еще не поздно?

Герасиму Степановичу ничего не оставалось, как принять с благодарностью великодушное предложение.

Прошла неделя, и Рам Мохан Рой снова посетил Лебедева. За это время он побывал в Бордване, где жил его отец, а также поговорил со своим другом, принцем Дварки Нат Тагором.

— Вот та сумма, которая, по словам Шри Голукнат Даса, необходима для возрождения вашего театра, — говорил Рам Мохан Рой, отсчитывая серебряные рупии и золотые мохуры.

Герасим Степанович подписал обязательство возвратить долг в течение одного года — сразу или в рассрочку — без всякой уплаты процентов. Он стал горячо благодарить юношу.

— Это наш долг, — сказал тот. — Если иностранец помогает индийскому просвещению, то не обязаны ли индийцы оказать ему помощь?

Герасим Степанович внес деньги судебному приставу и получил обратно свое долговое обязательство. В тот же день печать с двери театра была снята.

На другое утро Лебедеву принесли письмо от Джона Хайда. Узнав о возобновлении спектаклей, судья решил организовать среди калькуттских жителей подписку на второй спектакль.

Любезность судьи показалась Герасиму Степановичу счастливым предзнаменованием.

«Теперь все пойдет как по маслу! — рассуждал он. — Дадим одно представление по подписке, другое — специально для индийских зрителей. Ведь простые индийцы не ходят в театр вместе с европейцами… Потом на очереди другая комедия: «Любовь — лучший лекарь», а там… Хорошо бы поставить оперный спектакль… написать самому музыку, нанять певцов, певиц, танцовщиц…»

Проекты, один заманчивее другого, рождались в его голове.

Теперь, пожалуй, Герасим Степанович может позволить себе роскошь обзавестись собственным художником. Декорации действительно были не блестящими. Для первого спектакля он вместе с одним из актеров, исполнявшим обычно обязанности живописца, сам мастерил их, но выполнено это было далеко не так искусно, как хотелось. Для будущих же постановок понадобится нечто более сложное и монументальное. Да и зрительный зал надо расширить пристройкой…

«А этот Баттл, должно быть, в самом деле искусный художник, — думал Герасим Степанович. — Не взяли бы в театр Ост-Индской компании обыкновенного мазилку! И, кажется, человек порядочный, скромный, любит свое дело… Да и жаль его. Видно, круто приходится бедняге…»

Баттл не замедлил явиться по первому зову.

— Просьбу вашу я готов выполнить, — сказал приветливо Лебедев, — однако определенного жалованья предложить не могу: ведь я сам не знаю, как пойдет дело. Если хотите, возьму вас в компанию. За художественные работы предоставлю вам третью часть дохода. Кажется, так будет справедливо.

Разумеется, живописец с радостью принял предложение. Получив двести рупий в виде аванса, он заявил, что с завтрашнего дня принимается за работу. Только ему необходим подручный: кто-то должен покупать и растирать краски, готовить холсты, помогать при изготовлении деревянных деталей. Герасим Степанович вспомнил о Джоне Уэлше: в последнее время тот снова очутился на мели. С актерами все обстояло благополучно. Все были в сборе, за исключением двоих, не пожелавших дожидаться. Но оба играли маленькие роли, и заменить их было нетрудно. В самом деле, все шло как по маслу!