Александр Дюма - Все приключения мушкетеров

– Как, негодяй, – сказал д’Артаньян, – разве ты хотел пить мое вино?

– Да, я хотел выпить стакан за здоровье короля, если бы Фурро не сказал мне, что меня зовут.

– Представьте себе, – сказал Фурро, скрежеща от страха зубами, – хотел выслать его, чтобы выпить одному.

– Господа, – сказал д’Артаньян, обращаясь к гвардейцам, – понятно, что наш пир не может быть веселым после того, что случилось; потому извините меня и позвольте отложить его до другого дня.

Гвардейцы учтиво приняли извинение д’Артаньяна, и, понимая, что друзья хотели остаться одни, ушли.

Когда молодой гвардеец и три мушкетера остались без свидетелей, они посмотрели друг на друга с таким видом, который ясно доказывал, что каждый понимал всю затруднительность своего положения.

– Прежде всего, – сказал Атос, – выйдем из этой комнаты. Неприятно быть в обществе человека, умершего насильственною смертью.

– Планше, – сказал д’Артаньян, – поручаю тебе труп этого несчастного. Пусть похоронят его как следует. Правда, он сделал преступление, но уже раскаялся.

И наши друзья вышли из комнаты, предоставив Планше и Фурро отдать последний долг Бриземону.

Хозяин отвел им другую комнату, подал яиц всмятку и воды, за которой Атос сходил сам к ручью. В нескольких словах объяснили Портосу и Арамису, в чем дело.

– Вы видите, любезный друг, – сказал д’Артаньян Атосу, – что это война на смерть.

– Да, да, – сказал Атос. – Я вижу, вы думаете, что это она?

– Я уверен в этом.

– Признаюсь вам, я немножко сомневаюсь.

– А цветок лилии на плече?

– Это англичанка, сделавшая какое-нибудь преступление во Франции и вследствие этого заклейменная.

– Атос, я вам говорю, что это жена ваша, – сказал д’Артаньян. – Разве вы забыли, как схожи все приметы?

– А я думал, что та умерла; я ее так хорошо повесил.

– Что же нам делать? – спросил д’Артаньян.

– Дело в том, – сказал Атос, – что нужно выйти из этого положения – нельзя же оставаться в ожидании ежеминутной погибели.

– Но как?

– Послушайте! Постарайтесь увидеться с ней и объясниться. Скажите ей: мир или война! Даю честное слово никогда ничего не говорить и не делать против вас; а вы взамен этого дайте клятву оставить меня в покое. В противном случае я пойду к канцлеру и к королю, к палачу, восстановлю против вас двор, объявлю, что вы заклеймены, предам вас суду, и если вас оправдают, даю вам слово, что я убью вас из-за угла как бешеную собаку.

– Это средство мне нравится, – сказал д’Артаньян, – но как увидеться с ней?

– Время, любезный друг, доставит случай; чем больше будете ждать, тем больше выиграете.

– Да, но ждать, будучи окруженным убийцами и отравителями…

– Бог хранил нас до сих пор; сохранит и вперед, – сказал Атос.

– Да, мы, мужчины, все можем перенести, притом мы привыкли уже рисковать жизнью, а она… – прибавил он вполголоса.

– Кто она? – спросил Атос.

– Констанция!

– Мадам Бонасьё! Да, это правда, – сказал Атос. – Бедный друг, я забыл, что вы влюблены.

– Но ведь вы знаете по письму, найденному вами в кармане умершего негодяя, что она в монастыре? – сказал Арамис.

– В монастыре живут спокойно, а по окончании осады Ла-Рошели я со своей стороны…

– Да, любезный Арамис, – сказал Атос, – мы знаем, что вы всегда желали поступить в духовное звание.

– Я мушкетер только на время, – сказал Арамис.

– Кажется, он давно не получал известий от своей любовницы, – тихо сказал Атос. – Но не обращайте на это внимания, мы это знаем.

– Мне кажется, что есть очень простое средство, – сказал Портос.

– Какое? – спросил д’Артаньян.

– Вы говорите, она в монастыре? – спросил Портос.

– Да.

– Как только осада кончится, мы похитим ее из монастыря.

– Но надо еще знать, в каком монастыре она находится.

– Правда! – сказал Портос.

– Но мне пришла мысль, – сказал д’Артаньян, – королева сама избрала для нее монастырь.

– Да. Я, по крайней мере, так думаю.

– В таком случае Портос поможет нам в этом.

– Каким образом?

С помощью вашей маркизы, герцогини, княгини: она, вероятно, может все узнать.

– Нет, – сказал Портос, приложив палец к губам. – Она, кажется, из партии кардинала и, вероятно, ничего не знает.

– В таком случае я принимаю на себя труд узнать все, – сказал Арамис.

– Вы, Арамис! – сказали в один голос его друзья. – Вы? Как же это?

– Через духовника королевы, с которым я дружен… – сказал, краснея, Арамис.

Успокоенные этим обещанием, друзья его, окончив скромный обед, разошлись, уговорившись сойтись опять вечером. Д’Артаньян возвратился во францисканский монастырь, а мушкетеры пошли в главную квартиру короля, где назначено было для них помещение.

Король, так нетерпеливо желавший встречи с неприятелем и вместе разделявший ненависть кардинала к Бокингему, тотчас по приезде в лагерь хотел сделать распоряжение, чтобы прогнать прежде англичан с острова Ре, и потом ускорить осаду Ла-Рошели, но несогласия, возникшие у Бассомпьера и Шомберга с герцогом Ангулемским, замедлили исполнение его планов.

Бассомпьер и Шомберг были маршалами Франции и требовали принадлежавшего им права командовать армией под начальством короля, но кардинал, опасаясь, что Бассомпьер как гугенот в душе, будет слишком слабо действовать против англичан и ла-рошельцев, своих единоверцев, убедил короля назначить главнокомандующим герцога Ангулемского. Но, не желая, чтобы Бассомпьер и Шомберг уехали из армии, кардинал принужден был дать каждому из них под начальство отдельные отряды: Бассомпьер расположился по северную сторону города от Лале до Домпьера, герцог Ангулемский на востоке, от Домпьера до Периньи, и Шомберг на юге от Периньи до Ангутена.

Брат короля расположился в Домпьере.

Квартира короля была то в Этре, то в ла Жари.

Наконец квартира кардинала была на берегу моря, у моста ла Пьер, в простом доме, без всяких укреплений.

Таким образом, брат короля наблюдал за Бассомпьером, король за герцогом Ангулемским, а кардинал за Шомбергом.

Устроив все таким образом, французы принялись выгонять англичан с острова.

Обстоятельства были благоприятны: для того, чтоб храбро сражаться, прежде всего, необходима хорошая пища, а как у англичан ничего не было, кроме соленого мяса и дурных сухарей, то в их лагере было множество больных; к тому же море, всегда бурное в это время года около западных берегов, каждый день повреждало какой-нибудь корабль; морской берег от Эгильонского мыса до траншей был буквально покрыт обломками парусных кораблей и гребных судов, и потому надо было ожидать, что Бокингем, остававшийся на острове Ре только из упрямства, принужден будет в скором времени снять осаду, если бы даже королевские войска оставались в лагере.