Вера Космолинская - Ветвь оливы

— Я вас искренне и всецело понимаю.

— О, нисколько не сомневаюсь, что понимаете!.. — отец Франциск, волнуясь, отхлебнул вина. — Но все же, поначалу это казалось так безобидно!

Я поощряюще вздохнул.

Отец Франциск прожевал кусочек и проглотил.

— Насколько верно то, что я в сердце своем одобряю происходящее? — проговорил он вдруг тихо. — Не страх ли это перед неведомым? Не крик ли с иными: «распни его»? Не потакание ли львам на римской арене? Не правда ли, второе пришествие должно стать страшнее первого, и принести с собою Страшный суд?

Он, как будто, спрашивал всерьез.

— Все же, крайне сомнительно, что оно суждено нам в скором времени… — попытался я его утешить.

Отец Франциск неуверенно поводил пальцем по столу, расталкивая случайно оброненные крошки.

— Откуда вы знаете, сын мой?

— Его ждут уже слишком долго.

Не поднимая головы, священник, как будто, хитро улыбнулся в складочки своих щек.

— А что вселяет в вас такую веру? Не прорицатели ли и толкователи сновидений?

— Нет, — сказал я холодно. Подобный намек на Жанну меня взбесил.

— Мне вовсе не угодно испытывать… ваше терпение, — снова вздохнул священник, — уверяю вас, сын мой. Но поистине странные вещи творятся в мире. И я не раз слышал от этих людей ваше имя!

— Мое имя?

— Несомненно, ваше! И подумайте только, от чего меня предостерегали!..

— От чего же?

— От того, что вы не человек, сын мой.

— А кто же тогда? — поинтересовался я. — Единорог?

— Немного хуже, — признался отец Франциск не без смущения. Он прекрасно понимал, что мелет чепуху, но конечно, тревожился, в чем, собственно, и честно признавался.

— Если только немного, то это, кажется, не так уж страшно, — попробовал я свести все к шутке.

Отец Франциск горестно вздохнул, сложил вместе пухлые ладони, а потом поскреб в затылке.

— На самом деле, гораздо хуже. Эти люди ни много, ни мало, назвали вас князем тьмы, который явился на землю и ходит повсюду аки лев рыкающий… — он замолчал и перевел на меня пристальный взгляд своих проницательных водянистых глазок.

— В самом деле? — переспросил я, менее риторически, чем собирался.

— А в иной раз, один человек назвал вас, прости господи, сразу Люцифером.

Как Дизак вчера ночью. А я-то думал, что он импровизировал.

— Вы уверены, что не хотите исповедаться? — с фальшивой благожелательностью поинтересовался отец Франциск. И глядя мне в глаза, вдруг переменился в лице, побледнел и задергался.

— Абсолютно уверен, — сказал я, подумав, что мне совершенно неинтересно, что он там увидел в моих глазах. Мне всего лишь захотелось, чтобы он убрался прочь со своими глупостями. И вдруг понял, что бархатный футляр давно уже не под углом подушки, а у меня под рукой, и я даже успел отомкнуть замочек. Задергался священник не потому, что что-то увидел, а потому, что вопросительно нагнувшись вперед, вытащил из-под края сутаны пистолет и какая-то часть его личности еще пыталась осознать этот поступок. Крупные капли пота на его лбу выступили не оттого, что в комнате было жарко. Он поднял пистолет дрожащей рукой, но едва дуло поднялось на уровень моего сердца, дрожь прекратилась. Глаза омертвели. Скорее всего, отдачей пистолет отбросит вверх, и пуля попадет мне в голову. А может, он попадет и туда, куда целится — после адской смирны рука становится не в пример тверже…

«Какого черта?.. — подумал я. — Я же все равно не хочу его убивать».

И пока он взводил курок, не открывая футляр, швырнул его в ствол пистолета.

Любого легкого толчка в этот момент должно быть достаточно. Грохнул выстрел, перекошенное лицо священника заволокло дымом.

Послышались испуганные вскрики и топот за дверью. Она с треском распахнулась прежде, чем осатаневший отец Франциск кинулся меня душить. Готье и Мишель набросились на него сзади, схватив за руки, а подбежавший Рауль, подобрав валяющийся на полу пистолет, с размаху опустил его тяжелую рукоять священнику на макушку. Тут же столкнулись в дверях и подоспевшие Диана и Изабелла. Отец Франциск почти не заметил удара, и Рауль, плотно сжав губы, ударил еще несколько раз, прежде чем тот соизволил потерять сознание.

— Не скучно у тебя тут… — прохрипел Готье, опуская на пол грузное тело.

Рауль потрогал сонную артерию жертвы и, чертыхнувшись, с досадой вцепился себе в волосы, отшвырнув пистолет.

— Черт побери!..

Готье тут же понял, в чем дело, быстро отстранил Мишеля, выхватившего было бесполезный флакончик с нюхательной солью и, положив священника на пол ровнее, стал помогать Раулю предпринимать реанимационные меры. Хотя не думаю, что оба отлично себе представляли, что делать, если тот вдруг опомнится. Меня это тоже не слишком занимало и я пытался, как и Мишель, давать советы, но как бы то ни было, через несколько минут, Рауль сдался и сел на пол, переводя дух.

— Мертв!..

Кто бы мог подумать… В его-то возрасте и столько ударов по голове… Нет, что-то не так. После адской смирны отец Франциск должен был стать не только практически бесчувственным, но и более жизнеспособным.

— Сердце не выдержало, — сказал я. И Рауль и Готье уставились на меня так, будто у меня самого с головой было плохо. Рауль подобрал с пола и недоуменно поднял повыше злосчастный пистолет. Я нервно махнул здоровой рукой. В сон меня не клонило уже давным-давно. — Это было еще до вас. Что-то случилось. Его начало трясти, когда он только схватился за оружие. Какой-то внутренний конфликт.

— Какой еще конфликт? — буркнул Рауль. — Если ему было приказано тебя убить, у него бы уже не было никакого конфликта!

— А вы заподозрили, что с ним было что-то не так? Видимо, нет, раз пустили его сюда.

— Верно, — сказал Готье. со вздохом выпустив коченеющую руку. — Он был таким же как обычно.

— И на пароль не отозвался, так? — и сколько их еще может быть, не отзывающихся. И особенно, среди друзей, на которых теперь начнется настоящая охота…

— Никакой реакции.

— Он не похож на других хранителей. Индивидуальная тонкая программа, в которой могло быть какое-то внутреннее противоречие…

— Я знаю, какое противоречие! — Рауль, поморщился и ударил себя по лбу. — Он просто тебя не убил! И раз он не мог этого сделать — это ввело его в неразрешимый конфликт и убило. Вот, что случилось!

Все потрясенно замолчали, глядя на безжизненное тело добродушного священника. Мишель вдруг громко шмыгнул носом и по столбику кровати ополз на пол.

— Господи боже… — с ужасом прошептал он. — Он же был, был…

— Он был очень хорошим человеком, — глухо подтвердил Готье.

— Что же нам теперь делать?..

— Убрать тело… Наверное, доставить к нему домой. И никому лучше не знать, что произошло на самом деле. Как никому не стоит знать, во что его превратили…