Богдан Сушинский - Костры Фламандии

– Лучше скажи, кто тебя послал сюда, князь? – снова заговорил страж ворот. – Назови имя человека, который направил тебя в Грабов из Варшавы или Кракова.

– Нотариус Горонский. Его помощник недавно наведывался сюда и должен был сообщить, что скоро я появлюсь у этих стен.

– Значит, все-таки Горонский? Да-да, помню: господин, который приезжал сюда, так и назвал его имя – Горонский, – уже более добродушно согласился смотритель. – А вы, стало быть, действительно князь Гяур? Письмо, с которым меня прислала сюда одна польская графиня, тоже было засвидетельствовано неким нотариусом Горонским.

– Так вас сюда прислали? – спросил Гяур, входя в крепость. – Оказывается, вы – не местный житель?

– Понятно, что не местный.

– И получается, что Корчак – это не ты? – спросил Хозар.

Мощенная большим, стального цвета, булыжником, дорога вела не прямо к замку, как он предполагал, а к еще одним воротам, к которым подходила стена чуть поменьше и, в отличие от внешней, была почти разрушенной. Сами ворота тоже не закрывались как минимум полстолетия.

– Я прибыл сюда всего за два дня до гонца самого Горонского. Даже осмотреться к тому времени не успел.

– Тогда объясни наконец князю, кто ты есть на самом деле, – занес над головой хранителя свое копье Хозар, снова восседавший в седле. – Внятно и правдиво. Это единственное, что тебя может спасти от княжеского гнева.

– Настоящий смотритель замка господин Корчак – там, в домике. Он болен. Смертельно болен, повелитель.

– С этого бы и начинал: «повелитель», – проворчал Хозар. Поручик и д’Артаньян уже сумели открыть ворота, и карета медленно въехала в первый двор. – Ты кто, татарин?

– Литовский татарин, – сдержанно уточнил смотритель, стараясь не встречаться взглядом с Хозаром. Он уже видел перед собой повелителя-князя, служил и подчинялся только ему. – Зовите меня Джафаром.

– По какому праву ты хозяйничаешь здесь, да еще и дерзишь князю?

– Погоди, Хозар, погоди, – прервал его вмешательство князь. – Кто именно прислал тебя в этот замок, Джафар?

– Графиня д’Оранж. Как только графиня узнала, что у князя Гяура объявился замок, а хранитель его болен – сразу же послала меня, еще двух надворных казаков и двух слуг. Мы должны были дождаться вашего прибытия. И дождались.

Гяур пристально посмотрел на поручика Кржижевского. За то время, пока они были знакомы, князь убедился, что этому человеку известно все. Иногда это даже раздражало полковника.

– Да, узнав, в каком состоянии пребывает хранитель замка Януш Корчак, графиня милостиво направила сюда троих надворных казаков из охраны своего сельского поместья – Джафара и двух шведов, Грумпа и Эриксона, которые когда-то попали в плен да так и остались в Польше. Замечу, князь, что эти двое – неплохие каменщики. А Джафар – опытнейший воин. Да, еще до них здесь обосновался швед Ярлгсон. Тоже из пленных. Хороший работник, а главное, толковый распорядитель.

– Тогда, может быть, вы еще и сообщите мне, кто такая графиня д’Оранж?

– Вы и этого не знаете?! – удивился поручик.

– Знаю, но жду ваших объяснений. Меня интересует, почему она приняла так близко к сердцу мои хлопоты?

Кржижевский придирчиво осмотрел подошедших к ним шведов – довольно крепких пятидесятилетних мужиков, на фартуках которых виднелись следы давно засохшего раствора, и негромко сказал:

– Это не так просто сделать, князь. Поговорим чуть позже. Наедине. А пока осмотрим замок. Прекрасное место выбрал ваш предок, не правда ли? Завидую. На вашем месте я бы уже не уехал отсюда.

– Дарю, – бросил Гяур. – С клятвенным условием, что останетесь в замке до конца своих дней.

Кржижевский задумчиво осмотрел замок, покачал головой и рассмеялся.

– Правду говорят, что иногда даже королевский дар воспринимается, как приговор.

Прежде чем войти в комнатушку, в которой лежал хранитель замка Януш Корчак, князь Гяур решил осмотреть неожиданно свалившиеся на него владения.

Замок оказался не так уж мал, как это представлялось издали. Просто он был расположен на склоне возвышенности, двор и строения его поднимались уступом, и это искажало представление о его действительных размерах. В главном дворе, в цитадели родовой крепости графов Закревских, расположен был небольшой, двухэтажный, выдержанный в стиле древних рыцарских замков дворец, в котором все вроде бы сохранилось, но в то же время пребывало в таком запущенном, тленном состоянии, что ни о какой пригодности к житию в нем не могло быть и речи.

Поднявшись на боевую площадку центральной башни, Гяур осмотрел окрестности. Село, залитые солнцем луга по ту сторону речки; густой сосновый бор, рассекаемый извилистой синевато-песочной лентой дороги, по которой они прибыли сюда… А еще – огромный каменный карьер, начало которому, возможно, было заложено еще строителями Грабовского замка… Все нежилось под лучами солнца и противилось любому воображению, которое может осенить человека, взобравшегося на вершину этого крепостного сооружения. Как ни напрягал его Гяур, так и не смог представить себе ни ревущую лавину вражеской конницы, устремляющуюся к воротам замка, ни изрыгающие проклятия штурмовые лестницы, ни костры вражеской осады. А ведь все это, конечно же, было на веку у замка. Не могло не быть.

Но все же в пейзажах, открывающихся с высоты этой башни, таилось нечто завораживающее. Полковник представил себе, во всяком случае считал, что способен представить, какие чувства овладевали его прадедом Одаром-Гяуром I, когда тот впервые поднялся сюда.

«Благословенный край, освященный взорами твоих предков», – сказал себе Гяур. Это была единственная более или менее сформировавшаяся мысль, сумевшая пробиться из сознания князя через лавину мятежных чувств и впечатлений, которые одолевали его сейчас.

Выйдя из башни, Гяур еще раз прошелся по комнатам. Покрытые пылью гобелены, разъедаемые ржавчиной доспехи, старая, расшатанная мебель. Ужасающее запустение! Правда, зал приемов неожиданно напомнил ему зал, в котором еще недавно его принимала Анна Австрийская. Та же сдержанная суровость сводов, та же неброская мощь колонн. Королевский зал в миниатюре, с потрескавшимся, полуобгоревшим креслом-троном, двумя обезоруженными, обезглавленными статуями рыцарей и огромным, двуручным турнирным мечом, лежащим посреди зала острием к двери.

«Возможно, зал этот строили по образцу малого королевского зала приемов в Париже, – подумалось полковнику. – Вот только долго еще ты не решишься принимать в нем кого-либо. Другое дело, что даже то немногое, что еще оставалось в залах дворца, впечатляет. Можно лишь удивляться, что Корчаку каким-то образом удалось сохранить его во смутные времена войн, татарских набегов и грабительских нападений».