Виталий Гладкий - Копье милосердия

Арманка судорожно сглотнул и подумал: «Опасный тип… Много знает… это нехорошо. Нужно доложить коадьютору. Но он ведь все равно не откажется от услуг этого проходимца… Сдать бы Ваньку заплечных дел мастерам, чтобы поучили уму-разуму. Ан, нет, невозможно. Догадается, кто его сдал, и в отместку выложит палачам все как на духу. Бр-р!» Шут невольно вздрогнул. Арманке приходилось видеть, как пытают людей в подземельях Кремля, и ему совсем не хотелось очутиться там в качестве истязуемого.

— Вот деньги и письмо… — Шут незаметно передал Ваньке и то, и другое.

Старьевщик взвесил мешочек в руках, быстро распустил завязки, нащупал серебристый кругляшек, и его сердце запело — серебро! Много серебра! А когда Арманка объяснил ему суть задания и сколько он за это получит, Ванька Грязь мысленно поклялся, что за столь щедрую плату он пойдет хоть на край света, а если будет нужно, то спустится даже в ад.

Глеб Тихомиров, кандидат исторических наук, а по совместительству «черный» археолог (впрочем, неизвестно, что называть совместительством; скорее его научные изыскания) валялся на диване в своем кабинете и бездумно пялился куда-то в пространство. Мысли, конечно, шевелились в голове, но все какие-то мелкие и приземленные: «Пора ремонт делать… Вон, даже потолок в пятнах. Это когда же я котлетами швырялся? Но запустишь в дом бригаду маляров, сам не будешь рад. Проходили эту науку, знаем. После них потом полгода дом драили…».

В этом году он рано вернулся с «поля». Так у «черных» археологов-кладоискателей назывались незаконные раскопки. «Улов» оказался неплохим: полрюкзака мелких бронзовых и медных вещиц XVII–XVIII веков, серебряная и оловянная посуда, немного керамики, целый кошель монет эпохи Николая I — в основном медь и немного серебра, почти все приличной сохранности, серебряный портсигар девятнадцатого века с рубиновой монограммой на крышке и шкатулка необыкновенной красоты. На глаз Глеб определил, что скорее всего это работа знаменитого мастера Позье*, и порадовался — такая коробушка стоила немалых денег.

На этот раз Глеб не стал ездить далеко от города. В архивах он нашел упоминание о графской усадьбе, которую крестьяне умудрились сжечь еще до большевистской революции. Наверное, больно много граф залил сала им за шкуру, что они взялись за вилы и пустили ему «красного» петуха.

Судя по документам, и дом, и службы сгорели дотла — тушить-то было некому. Отчаявшихся от голодной жизни крестьян частично порубали казачки, кое-кто сбежал, — матушка-Русь велика, а кого с семьями пустили по этапу обживать Сибирь. Сколько их дошло до нового места жительства, в бумагах не указали. Что касается усадьбы, то ее так и не восстановили. Возможно, потому, что она стала могилой графа и его приказчиков, измывавшихся над людьми.

Координаты оказались точными. На месте усадьбы Глеб нашел лишь холмики, а вокруг были заболоченная низменность, лес и до ближайшей деревни, в которой жили в основном старики, километров десять. До пожара графская усадьба стояла в центре большой деревни, но с течением времени жизнь в ней прекратилась, дома разрушились, поля заросли лесом, часть их заболотилась, дорог не стало и в помине, и чтобы добраться до раскопок на своем вездеходе, Глебу пришлось немало поработать топором. И все равно: эти раскопки были мечтой любого кладоискателя: тишина, спокойствие, никто не мешает и никто не зарится на застолбленный участок.

Глеб раскопал всего ничего, совсем небольшую площадь старого пожарища. Он понимал, что в верхних слоях вряд ли что ценное сохранилось, поэтому старался добраться до подвалов. Его расчет оправдался: при пожаре пол прогорел и часть ценных вещей провалилась в подвал, где они благополучно и пролежали вплоть до двадцать первого века.

По возвращении домой наступил так называемый «откат». Это была не только физическая усталость, но и моральная. Кладоискатели всегда под прицелом бандитов разных мастей и оттенков, поэтому в «поле» их нервы напряжены до предела. А если сюда приплюсовать еще и милицию, в которой тоже хватает любителей поживиться на дармовщину, то жизнь даже удачливого «черного» археолога никак нельзя назвать медом.

«Батя говорит, что я должен жениться… — лениво размышлял Глеб. — Тоже мне советчик… Сам хорош. Как мамка умерла — когда это было! — так и ходит до сих пор бобылем. Взял бы какую-нибудь тетку, чтобы щи варила и по дому хозяйничала. А то вон сколько пыли… сюда не пылесос нужен, а целый комбайн, которым в аэропортах полы моют. Кстати, где это запропастился мой Николай Данилович? Я уже два дня дома, а он так и не появился. И мобилка его не отвечает. Неужто мой старик загулял? Это было бы круто… А что, ему ведь всего пятьдесят с копейками. Мужик еще при силе, вполне обеспечен, лекции в Кембридж приглашают читать, фирму «Сотбис» консультирует — как никак, доктор исторических наук, известная личность среди археологов, специалист с мировым именем. И стать у него, как у царского офицера. Сам наблюдал, как на него дамы пялятся…».

Размышления Глеба прервал тихий зуммер. Это был сигнал, что кто-то входит в калитку. Тихомиров-младший, не поднимаясь, на ощупь нашарил на полу пульт системы сигнализации и включил монитор — их установили почти во всех комнатах. Камера на фасаде дома бесстрастно показала двух мужчин, которые шли по дорожке к входной двери. В одном из них Глеб узнал отца. Второй был незнаком.

В свое время они с отцом построили этот двухэтажный дом в престижном центральном районе города лишь с одной целью — чтобы надежно хранить археологические ценности, коих за многие годы скопилось немало. Тихомировы с деда-прадеда занимались незаконными раскопками; этому своеобразному хобби их семейного клана они отдавались со страстью, которую трудно понять непосвященным. Кладоискательство — это своего рода неизлечимая болезнь. В случае с Тихомировыми она оказалась еще и заразной.

Тихомировы оборудовали дом разными охранными системами и подвалом с сейфами, словно какой-нибудь солидный иностранный банк. Поначалу проникнуть в дом можно было — человек на все способен, для профессиональных воров-домушников нет неразрешимых проблем; но выбраться из него по добру по здорову — это вряд ли. Попытки такие были, и когда приезжала милиция, то заставала воров в клетке из толстенных закаленных прутьев; дальше прихожей они так и не смогли пробраться.

Но это случилось до того, как по настоянию отца они установили вторую дверь — сейфового типа, изготовленную по спецзаказу в Швейцарии. Ее нельзя было открыть, разве что взорвать.

— А, блудный сын! — радостно воскликнул Николай Данилович и они обнялись.