Виталий Гладкий - Копье милосердия

— А что, люби добрые, вы такие кислые? — все так же весело продолжал парень. — Али не в кружале сидим?

— Что сам заработал, то сам и пропил… — ответил Верига поговоркой.

— Понятно. Знакомое положение… Хорошо тому пить, чья доля не спит. Считайте, что вам сегодня повезло. Ваша доля бежит мимо, хватайте ее за власы. Я угощаю. Милости прошу, не откажите.

— Дык мы это… завсегда! — радостно воскликнул Потапко.

— А чего ж… ежели от щедрой души… — оживился Верига и бросил вопросительный взгляд на атамана.

Неустрой угрюмо кивнул.

— Поди сюда, мил человек! — позвал парень целовальника.

Целовальник выкатился из-за прилавка, словно колобок, и посеменил к столу.

— Всем по чарке, — распорядился парень, — и ендову квасу. Сидеть будем долго…

Атаман пил да поглядывал на парня. Звали его Ивашко. Неустрой интуитивно чувствовал, что парень не просто так, от щедрот своих, по доброте душевной, устроил им угощение. И это настораживало.

В отличие от атамана, Верига и особенно Потапко пили на дармовщину так, словно год не видели хлебного вина. А Ивашко лишь посмеивался и в очередной раз подзывал целовальника, который сильно обрадовался, что у него появился такой богатый клиент — парень расплатился полновесным рублем, что было весьма необычно для кружала на Разгуляе, где собирались записные пьяницы и нищеброды, у которых больше деньги не водилось.

Ивашко словно подслушал мысли атамана и не стал долго томить его в неизвестности. Он сразу понял, кто в этой компании главный.

— Есть у меня одно дельце… — сказал он доверительно, склонившись к Неустрою. — Хорошо заплачу…

— Смотря что, — коротко ответил атаман шайки.

Он не стал изображать из себя невинность. Судя по обхождению, парень битый, ему не нужно мякину разжевывать, да и он сам не промах, сразу раскусил всю компанию. То, что предложил Ивашко, не вызвало в нем ни подозрений, ни неприятия. Люди состоятельные часто нанимали татей, чтобы свести с кем-нибудь счеты под видом обычного грабежа. Чаще всего такие «заказы» заканчивались смертью заказанного.

Но на этот раз все оказалось иначе.

— Он должен остаться в живых! — несколько раз повторил Ивашко.

— А с кошельком как? — спрашивал Неустрой.

— Отберете — деньги ваши. Но без членовредительства!

— Сколько платишь?

Сторговались быстро — Ивашко не поскупился. У Неустроя даже мысль в голове не мелькнула, что можно деньги у Ивашки взять и обмануть его. Не тот человек. Когда деньги отдавал, он так глянул на атамана, что у того по сердцу мороз пошел. С парнем нехорошо «шутить» нельзя, решил Неустрой. Из-под земли достанет. Интересно, что это за птица? Непрост…

Увы, ответ на этот вопрос он так и не получил — парню не развязало язык даже изрядное количество выпитого хлебного вина. Расплатившись с целовальником и заказав всей компании на посошок еще по чарке, Ивашко ушел. Все было обговорено. Теперь оставалось ждать лишь условного сигнала…

Трифон вертался домой, когда начало темнеть. Он ехал в одиночестве — конюх и слуги повели табун другим, более длинным, но удобным путем. Купец не стал тянуться вместе с ними, он торопился, потому что дел перед отъездом накопилось невпроворот. И откуда их столько набралось?! — удивлялся купец. Будто кто из короба высыпал ему на голову.

Но сокрушался он больше для виду. Коробейников уже знал, что перед длительной поездкой всегда так бывает. Потому что дело, которое при неспешном течении московской жизни можно отложить на завтра, вдруг становилось очень важным, и его требовалось решить обязательно, чаще всего в последний день перед отбытием в дальние края.

«Вот бесовское отродье! — зло выругался купец, когда ему попался на пути большой воз с бревнами, который загородил и так узкую улицу — ни пройти, ни проехать. — Пьяному и до порога нужна подмога».

Колесо телеги попало в глубокую рытвину, воз перевернулся, и толстенные лесины раскатились от одного забора к другому. Судя по бестолковой суетливости возчика, он был пьян в стельку. Мужичок в худом зипуне то причитал, жалея свою судьбинушку, то пытался вытащить на ровное место застрявший воз, то хватался за бревно, намереваясь совершить богатырский подвиг — поднять его и освободить дорогу.

Повздыхав чуток от огорчения, Коробейников нехотя свернул в переулок. Это было плохое решение, но возвращаться назад не хотелось — дурная примета да и далековато. Теперь его путь лежал по самым опасным местам Москвы, где не проходило и суток, чтобы кого-нибудь не ограбили. Но самое главное: Трифон очень удивился бы, вернись он к тому месту, где застрял воз.

Едва купец скрылся за поворотом, как мужичок враз «протрезвел». Он коротко свистнул, и откуда-то появились четверо здоровил, которые мигом перекрыли возом и бревнами тот самый переулок, куда направился Коробейников. И опять разбитной мужичок начал валять Ваньку, изображая отчаяние и жалуясь на свое невезение. Таким образом он завернул нескольких конных и две колымаги, намеревавшиеся ехать по переулку.

Тем временем сумрачный купец ехал в большой тревоге. Какое-то чувство предупреждало его о грядущей опасности, и он терялся, не зная, откуда ее ждать. Трифон уже сто раз пожалел, что свернул в этот кривоколенный переулок, где не оказалось даже мостков. «Слава богу, — думал он, — что земля мерзлая. Иначе тут можно утонуть в грязи».

А темень сгущалась. Мимо проплывали черные заборы, нередко покосившиеся, приземистые лачуги и конные дворы; слышались пьяные выкрики и брань, где-то дрались мужики и трещали плетни, из которых выламывали колья. На одном из подворий пьяный муж гонял жену и она вопила, как резаная. Воздух был насыщен запахами конского навоза, прокисшей бражки, гниющих кож и еще чего-то, совершенно отвратительного.

Напали на Трифона внезапно. Татей словно родили черные заборы, от которых они отделились и набросились на купца.

В мгновение ока его стащили с коня, и проворные руки, привычные к воровскому делу, начали шарить за пазухой, снимать одежду и сапоги. Коробейников был крепким мужчиной и мог за себя постоять, но нож у него отняли сразу, а другого оружия он не имел, да и разбойники оказались силушкой не обижены.

Неожиданно что-то изменилось. Трифон, который лежал, уткнувшись лицом в грязный снег, почувствовал, как татя, сидевшего у него на спине, будто ветром сдуло. Послышался удар, а затем крик боли… и еще один крик, закончившийся предсмертным стоном. Почувствовав, что свободен, купец вскочил на ноги с намерением дать деру (звать на помощь в таких местах бесполезно), но тут же остановился.

Двое разбойников лежали на земле, а третий во всю прыть мчался по переулку; вскоре его поглотила темнота. Похоже, разбойники были убиты, потому что при скудном свете догоравшего дня виднелись казавшиеся черными лужи крови. Над татями стоял молодой парень и вытирал об их одежды окровавленную саблю. При этом он бормотал, не обращая внимания на Трифона: