Дмитрий Володихин - Царь Гильгамеш

— Оох, не-ет… Ты… все хорошо делаешь… Ты… хороший… До тебя… давно… месяц назад… или солнечный круг назад… давно… я был простой человек. Потом пришла женщина… черная, страшная… именем Иннин… то ли Иштар. Она… делала… оох… со мной… что хотела. Давала силу, лишала силы, заставляла служить… как онагра… а то заставляла всех служить мне… Она меня сделала царем… ну… извини… я не хотел… я не хотел…

— Она заставила тебя?

— Ну да-а… Бо-ольно… все тело ло-омит… все мышцы кру-утит… Ох как худо мне, Балле, до чего же мне ху-удо… Она… мучила меня, а я не соглаша-ался… Она… показала мне… Во-от… говорит… твой мир. Во-от, говорит… солнце, вода, трава, люди… А во-от настоящий… мир. Это Мир Тене-ей… туда все приходят… когда упадет последняя капля мэ… На-а… говорит… смотри… какая тоненькая стеночка между ни-ими… оох… а! Я… видел: тонкая… стеночка… прозрачная… а там… за не-ей… жуть… вот… возьми… жука, возьми паука… стрекозу… волка… еще морское… не пойми что-о… и глаза… косые, огромные., лапы, жала, разные… тонкие палочки… шипы… все перемешано… так что у одного — от другого… не знаю, как рассказать… и все оно друг друга гложет… оох… я… испугался очень, я согласился. Лишь бы выжить там — когда помру-у… Она… тогда… вырвала клок тьмы оттуда и сунула… прямо в меня. Это… сейчас болит… везде.

— Она здесь, рядом?

— Я не зна-аю… Что-то рядом. Тянет из меня… жилы. Я хочу уйти. Выйду в поле…позвать к себе все лихое… дикое… сильное… живое… пусть соберется… я умру… но больно мне не будет…

— Никуда ты не пойдешь. Я не отпускаю тебя. Лежи. Как раз Мескан пришел.

Вместе с урукским первосвященником явился старик, прозорливый священствующий из столицы. Бал-Гаммаст рассказал им обо всем услышанном. Мескан кивнул старику:

— Давай, Халлан…

Тот приблизился, встал над телом Энкиду и настороженно застыл, как будто прислушивался к едва различимому голосу.

— Не могу понять… Дайте огня.

Слуги принесли два масляных светильника.

— Держите… у самого лица. У самого лица моего, да.

Слуги подняли светильники, и Халлан зашептал молитвы, прося себе помощи, а всем, кто стоял рядом с ним, — милосердия. Пламя, не трепеща, ровно устремлялось вверх, глаза Халлана застыли, Энкиду в ужасе перестал стонать. Бал-Гаммаст вполголоса велел принести воды: привкус во рту сделался нестерпимым. Халлан все молчал. Сделав два или три глотка, царь наполнился тревогой. Опасность. Кто-то или что-то желало предупредить его. Он почти услышал слова предостережения; не разобрал в точности, но одной интонации хватило. Он глянул в окно. В пору нисходящего уллулта рассвет долго набирает силу. До него, пожалуй, не менее стражи… Бал-Гаммаст вышел и распорядился, чтобы Пратт до восхода солнца поднял гарнизон, отправил его на стены, три сотни бойцов привел к самому дворцу, да все бы сделал тихо, без шума и неразберихи. Бал-Гаммасту очень не хотелось покидать комнату Энкиду, но он рассудил так: «Люди Храма пускай делают свое дело, а я займусь своим». Подумав еще немного, он вызвал второго священствующего и приказал ему выйти к городским, воротам — тем, которые со стороны Ура Затем отыскал давешнего сотника, командовавшего стражей, и велел всех, кто явится с вестями, пропускать к нему скоро, без церемоний, но только под охраной и предварительно отобрав оружие. Если потребуется его, царя, разбудить, значит, пускай будят, не стоит медлить.

Затем его кликнул Мескан.

— Отец мой и государь! Нет в помине никакой Иштар, Халлан видел ее раньше и узнал бы. Но на Полдень от города, может быть в одном дневном переходе, какая-то темная туча.

— При чем здесь Энкиду?

— Он… меченый. Мир Теней поставил на нем свое клеймо. Если Энкиду захочет, именем Творца его можно очистить от подобной скверны. Но это… как глубокий рубец — остается на всю жизнь. Очистившись, он все равно будет страдать, ему придется терпеть боль и ужас в разных обстоятельствах. Особенно если неподалеку от него окажутся некоторые магические существа.

Раздосадованный, Бал-Гаммаст церемонно задал вопрос:

— Сын мой Мескан! Ужели дневной переход, по-твоему, соответствует слову «неподалеку»?

— Государь! Это беспокоит меня больше всего. Там… нечто сильное и опасное. Оно способно дотягиваться до Энкиду, быть может не желая того…

— Я понял тебя. Ты сможешь очистить Энкиду?

— Это совсем не сложно. Жаль, я не знал раньше…

— Так сделай это сейчас! На рассвете ты мне понадобишься. Будь у меня.

Мескан склонился перед ним.

— И вот еще что… Когда закончишь, дай Энкиду вина. Немного. Чтобы утешился, но не напился.

— Я понял тебя, государь.

Бал-Гаммаст отправился досыпать. Он чувствовал: новый день потребует от него свежей головы. Надо выспаться.

А смутная ночь с 16-го на 17-е уллулта тянулась и тянулась.

…Он видел все тот же дом, великий светлый дом на острове, но сейчас Бал-Гаммаст не двигался к воротам, а удалялся от них. Дом уходил всё дальше и дальше, уплывал остров, и темное море бесилось у его берегов. Валы поднимались, кажется, к самым тучам, ветер срывал с них пенные шапки. Вода, закипая, билась на отмелях и остервенело бросалась на берег. Иной раз ей удавалось выгрызть целую скалу…

О! Вот рухнул каменный щит, и под ним обнажилась глина, испятнанная множеством дыр и пещер. Остров разрушался все быстрее и быстрее. Горы падали вниз, люди, заламывая руки, носились по остаткам своих владений, деревья кланялись под гнетом урагана. Корявые руки молний нещадно били по крыше дома.

Вот над морем высится уже не остров, а лишь колоссальный глиняный столб с домом наверху. Вода, кажется, на миг прекращает свой неистовый натиск, но затем обрушивается с новой силой, удвоенной, утроенной, удесятеренной… Даже сквозь рык урагана и гневные крики волн слышно, как столб подламывается с ужасающим треском. Водяной взрыв поднимается к небу. Тьма застилает глаза Бал-Гаммасту. Все кончено.

Все кончено?

Шторм утихает. Море больше не ярится. Вместо безвременной тьмы над ровной поверхностью пучины встает робкий сероватый день. Бал-Гаммаст слышит тонкую музыку флейт. Она становится все громче и громче. Звучит, кажется, все: море, солнце над ним, свод небес и… корабли, во все стороны расходящиеся от места гибели острова. Было б темно, не было б и самого начала дня, и солнце светило бы тусклее луны, однако от каждого из кораблей исходит свет, яркий, сильный, легко рассеивающий мглу над волнами.

Бал-Гаммаст чувствует, что сам он парит, как птица, высоко над флотилией. Под ним плещут веселые флаги. И он же — на каждом корабле. Отчего— так? Отчего не может он собрать всех воедино, направить в одну сторону? Отчего все дальше расходятся корабли на поиски новой земли? Бал-Гаммаст напрягает волю, пытаясь повернуть маленькие островки света друг к другу, но ничего не выходит. Музыка мешает ему. И в конце концов он и сам покоряетеся этой музыке, и летит с нею, и растворяется в ней… Иная рука, иная воля позаботится и о нем самом, и о кораблях, и о моряках, и о частицах светлого дома, сохраненных капитанами. Суждено ли им собраться когда-нибу…