Мишель Зевако - Двор чудес

Так и в этот раз, увидев, что часовому, который так на нее уставился, что-то от нее нужно, она к нему подошла.

— Вы хотите со мной говорить, не так ли? — кротко спросила она.

Часовой поспешно огляделся и сказал:

— Господин Трибуле в Фонтенбло.

Жилет вскрикнула, и дамы бросились к ней — а ведь часовой, возможно, как раз хотел сообщить что-то еще…

Жилет даже видела, что он собирается говорить дальше, но было поздно!

— Этот человек вам нагрубил? — воскликнула первая камер-дама. — Я сейчас вызову офицера…

— Нет-нет! — поспешно возразила Жилет. — Просто я оступилась и побоялась упасть.

— Впрочем, — с уязвленным видом заметила дуэнья, — всего можно ожидать, когда знатная дама опускается до разговора с людьми такого рода без всякого этикета…

Жилет, уходя, многозначительно посмотрела на солдата.

На другой день она искала этого часового, но напрасно. То же и на третий, и на четвертый. Жилет подумала, что солдат, возможно, попал под подозрение, и перестала выходить в парк, чтобы эти подозрения отвести.

Если понимать, какое отчаяние крылось под ее напускным равнодушием, можно вообразить и радость, когда она узнала, что не оставлена, что ее ищут, заботятся об ее вызволении…

В таком расположении духа она была, когда ей объявили о визите Его Величества.

Жилет охватил смертельный страх, она побледнела. В первый раз она вышла в большую гостиную, где собирались камер-дамы. При ее появлении они встали и сделали реверанс.

В гостиной она немного успокоилась. Она уселась у окна, рассеянно глядя на городок Фонтенбло, переносясь мыслями от Трибуле к Манфреду, потом думая о короле, который объявлял себя ее отцом, но которого она боялась, как разбойника с большой дороги.

— Король, господа! — раздался голос в прихожей.

Франциск I вошел.

Жилет посмотрела кругом и в ужасе увидела: камер-дамы выходят из гостиной, а двери закрываются.

— Государь! — произнесла она дрожащим не столько даже от страха, сколько от негодования голосом. — Прикажите отворить двери, а иначе я буду кричать и устрою такой скандал, что вы никогда больше не посмеете войти сюда.

— Успокойтесь, — ответил Франциск I.

Он постучал по столу. Явился один из придворных.

— Почему закрывают двери? — спросил король. — Совсем не нужно. Я проведу у ее светлости всего несколько минут.

Обернувшись к Жилет, он сказал:

— Как видите, Жилет, я вам повинуюсь. Но почему вы мне настолько не доверяете?

В первый раз король назвал ее по имени: Жилет. До тех пор он всегда говорил «дитя мое», и никак иначе.

Король продолжал:

— Вы так и останетесь со мной во вражде? Что же я вам сделал, нехорошая моя?

Жилет содрогнулась от ужаса. Тон короля переменился. Теперь она узнавала голос того человека, который силой вломился в усадьбу Трагуар и пытался ее похитить.

— Я пришел осведомиться о вашем здоровье, — сказал король. — Вы бледнеете, Жилет, вы худеете… Замыкаетесь в своих мыслях… Если бы вы узнали меня получше, то пожалели бы о том, что несправедливы ко мне. А пока я хочу вас развлечь. Завтра будет охота. Хотите ли поехать с нами?

— С удовольствием, государь! — ответила Жилет.

Франциск I был ошеломлен.

— Вы согласны?

— Да, государь. Я никогда не видала охоты, мне это доставит удовольствие.

— Матерь Божья! Давненько я не видал вас радостной! Так вы и вправду согласны?

— Да, государь!

— Ах, Жилет… — пылко прошептал король и сделал шаг в ее сторону. — Если бы вы захотели… если бы я смел надеяться… если бы это не чаянное мной согласие стало началом перемены…

— Государь, — из последних сил произнесла Жилет, — завтра я поеду на вашу охоту. А теперь, прошу вас, оставьте меня.

— Слушаю и повинуюсь, — ответил король, трепеща так же, как и она, но совсем от других чувств.

Он вышел. Жилет бегом поспешила закрыться в своей комнатке.

Король, возвращаясь к себе, сиял.

— Поддается! — шептал он. — Черт побери, долго шло дело, но все-таки…

Замысел Франциска был очень прост. В лесу он как-нибудь устроит, чтобы оказаться с Жилет наедине. Мысль о грубом насилии его нисколько не пугала.

Одно только в этом деле удивляло и даже несколько беспокоило короля: с какой легкостью Жилет, столь суровая дотоле, согласилась ехать на охоту.

А Жилет согласилась — и даже с радостью. Во-первых, бедняжке и в голову не приходило, что там можно чего-то опасаться. Ей казалось, что на охоте, где будет две-три сотни человек, остаться наедине с королем совершенно невозможно. Во-вторых, проезжая через город, она надеялась увидеть Трибуле, обменяться с ним знаками, а возможно, и словами.

Надо сказать, что в своих покоях Жилет была совершенно свободна, выходить в парк ей также было дозволено, однако строго запрещено выходить за пределы замка.

Стало быть, проезд через Фонтенбло, хоть и в огромном обществе, был шансом, которым стоило воспользоваться.

Поистине великолепная кавалькада, к великому восхищению горожан, ехала по Фонтенбло на другое утро. Постоянные возгласы «Да здравствует король!» передавали их восторг.

Жилет, сидя на вороном жеребце, пожалуй, слишком резвом для нее (зачем велели ей взять именно этого коня и кто отдал это приказание?), беспокойно смотрела по сторонам, пытаясь углядеть среди тысячи лиц на улице хоть одно дружеское. Ехала Жилет рядом с герцогиней д’Этамп, их окружала толпа дворян, в том числе д’Эссе и Ла Шатеньере, не сводившие с девушки взгляда.

Диана де Пуатье скакала впереди на таком борзом скакуне, что не всякий завзятый наездник посмел бы сесть на него.

Екатерина Медичи сидела по новой методе собственного изобретения: опираясь правой ногой на луку, приделанную к ленчику седла. Она смело гарцевала, радуясь, что может показать ножку (которая была у нее очень хороша), что может покрасоваться искусством верховой езды, что хоть на одно утро избавлена от невыносимых капризов мужа — дофина Генриха, который, впрочем, глядел только на Диану де Пуатье.

Король же, возвышавшийся на голову над окружавшими его дворянами, так и сиял. Он был очень красив: в бархатном ярко-красном камзоле, перехваченном золотым поясом, на котором висел охотничий нож с золотой рукоятью, украшенной самоцветами.

Он говорил об олене, о том, в какие собирается походы, говорил громко, смеялся, отпускал комплименты мелким дворянчикам, которые затем из поколения в поколение передавали ласковое слово, сказанное королем под настроение. А в это утро король всему миру был готов сказать ласковое слово.

Въехали в лес. Того, чего так страстно ждала, к чему так стремилась Жилет, не случилось: она не нашла лица, которое искала, и уже раскаивалась, что поехала.