Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 1

Она уронила голову на руки.

— Совсем невесело!.. Ах, Доре, Доре… Те, которые могли бы жить по-другому и которые сделались такими, как мы, совершили страшную глупость. Быть может, вы не могли. А я могла.

Носовой платок был теперь только комочком батиста, насквозь пропитанным горькой влагой. А речь походила на ужасную и достойную сожаления икоту.

Но маркиза Доре, энергичная и не допускающая возражений, уже вскочила и оборвала ее сетования:

— Малютка, ваше положение совсем не такое, чтобы вам жить в Мурильоне. Вам следует бросить вашу виллу и переехать в Тулон, в город.

— Отчего?

— Оттого что здесь живут только женщины положительные, больше чем замужние, вроде любовниц колониальных офицеров, или те, кого закалила сама жизнь, вроде меня. До тех пор пока вы не перестанете терять голову при первой встрече со всяким мидшипом 17 17 Мичманом. и реветь всякий раз, как он ночует где-нибудь в другом месте, а не в вашей постели, ваше место на Адъютантской улице или на Оружейной площади — там, где живут все: Уродец, Фаригулетта, Крошка БПТ. Там живут все девчонки вроде вас… Девчонки, которые еще не перестали делать глупости и мечтать, девчонки, которые еще не знают, как следует жить так, как вы научитесь жить потом, когда ваши любовники научат вас этому. Там у вас будут подруги, с которыми вы сможете поболтать в свободное время, и там вы найдете других мидшипов, с которыми вы позабудете этого. Это будет чрезвычайно полезно для вас.

Но Селия покачала головой.

— Я вовсе не намерена обманывать Бертрана. Кроме того, вилла нанята на год и Ривераль заплатил вперед за шесть месяцев. Поэтому…

Маркиза перебила ее:

— Он очень любил вас, этот Ривераль?..

— Да, — сказала Селия безразличным тоном.

Кроме Пейраса, никто не интересовал ее.

— Вот что! — решила маркиза. — Оставайтесь здесь, если вам этого хочется! Но, во всяком случае, не запирайтесь в четырех стенах. Хотя бы сегодня. Погода хорошая. Для декабря месяца очень тепло. Что за пеньюар на вас! У вас такой вид, точно вы встали после болезни! Гоп! В два счета надевайте платье, я вас похищаю. Еще нет трех часов, едем к Жанник.

— В Тамарис?

— В Тамарис, Голубая вилла! Да!

— Это безумие! Мы туда никогда не доедем! Он у черта на рогах, этот Тамарис!

— Еще нет трех часов, и я все время стараюсь вам это втолковать. Мы приедем как раз к чаю. Гоп! Встать!

— Вы жестоки! С вами не успеваешь передохнуть.

— Поторапливайтесь!.. К тому же вы женщина хорошо воспитанная и вам следовало бы помнить, что Жанник приглашала вас к себе, в позапрошлую пятницу, в баре, когда вас поразил этот удар молнии… А приглашение все равно что визит, дорогая!

— Это верно, — подтвердила Селия и повернулась к вешалке.

— Какое платье, Доре?

Она всегда слушалась советов.

— Простое платье. В Тулоне не следует одеваться слишком шикарно, вы знаете. Обычно вы бываете одеты слишком хорошо. Не говоря о том, что, когда едешь к Жанник, просто милосердно не быть слишком красивой.

Селия, натягивая рукава своего суконного костюма, остановилась с поднятой рукой:

— Доре, серьезно, она действительно так больна, Жанник? Тогда, в баре, у нее был чудесный цвет лица. Она смеялась, вы помните?

Маркиза поучительно подняла палец:

— Цвет лица? Но ведь румяна существуют не для собачонок. А что касается до веселья, у всякого свой характер. Жанник суждено оставаться хохотушкой до тех пор, пока за ней не придут могильщики, смею вас уверить! Но могильщики утащат Жанник уже скоро.

В трамвае они сидели рядом. И разговаривали тихо, суровые и строгие, как подобает уважаемым женщинам.

Маркиза Доре говорила о Жанник…

— Позавчера я видела Л’Эстисака. Он сказал мне: «У врачей нет никакой надежды: это скверное маленькое животное стало лечиться, когда уже было слишком поздно; кроме того, Жанник всегда делала все, чтобы поскорее умереть. Но до сих пор оставалось еще сколько-то времени; теперь же чахотка перешла в скоротечную». Вот оно что! Бедная девочка!.. Нужно постараться не напугать ее.

— Л’Эстисак, разумеется, очень влюблен в нее?

— Он? Нисколько! Быть может, прежде, — я ничего не знаю об этом. Но теперь он любит ее по-дружески, как и все другие. Я знавала двоих, которые были влюблены в Жанник. Одного лейтенанта и одного мичмана. Но мичман теперь в Мадагаскаре. А лейтенант… Это был Керрье! Знаете ли — Керрье, который погиб при столкновении «Пирата» и «Аустерлица». Вы ведь знаете! «Пират» был разрезан пополам благодаря неверному повороту руля «Аустерлица». Спасательные лодки чуть было не подобрали Керрье: они подошли к нему; он еще держался на поверхности. Но немного дальше барахтались матросы. Тогда Керрье крикнул шлюпкам: «Сначала их! Меня потом!» А когда они возвратились за ним, он уже утонул. Это был человек!.. Бедный Керрье.

Он очень любил Жанник, и настоящей любовью!.. Я вспоминаю то время, когда они вместе курили опиум, на улице Курбе. Тогда все курили: это была мода. Жанник жила в номере сорок четыре. Керрье ночевал там через ночь, оттого что следующая ночь предназначалась для комиссара. Но Жанник предпочитала Керрье. Я часто ходила повидать их в курильне, хотя сама я не курила, оттого что опиум скверно отзывается на голосе, а я уже тогда мечтала о сцене. Я как сейчас вижу их на циновках. Керрье приготовлял трубки, а Жанник курила. Я ложилась напротив них и смотрела на голову Жанник, которая лежала, опершись о бедро Керрье. Потом я пела, и Керрье всегда говорил мне: «Маркиза, у вас в горле миллион. Отправляйтесь в Оперу, подойдите к кассе. И когда вы получите ваш миллион, вспомните пророка, пророка Керрье, и в награду за пророчество вы отдадите половину вашего миллиона пророку, не так ли? Чтоб пророк отдал ее Жанник. Тогда Жанник сможет выставить за дверь кровожадное животное, что совершенно невозможно сейчас, ввиду низкого курса золота». Это он комиссара называл кровожадным животным. Вы понимаете, ни у того, ни у другого не было достаточно денег, чтоб содержать Жанник одному. Разумеется, Керрье только в шутку называл другого животного. И они, конечно, совсем не сердились друг на друга. Я помню даже, как однажды, когда Жанник захотелось иметь чайный сервиз, они сговорились подарить его ей в складчину накануне дня ее рождения.

На остановке около городской думы они вышли из трамвая. Теперь они пересекали рейд на маленьком пароходике с желтой трубой, который обслуживает оба полуострова к югу от города, Сисие и Сепет. Вокруг них эскадренные броненосцы, вытянувшиеся двумя ровными шеренгами, строгие и неподвижные, несмотря на ветер и зыбь, казались архипелагом из стали.

— Не правда ли, они очень красивы, — пригласила маркиза полюбоваться кораблями, с каждым из которых она была уже как бы сродни.